Судьба. Книга 2
Шрифт:
Выслушав Берды, Сергей сказала
— Бекмурад-бай сильный и хитрый враг. Но умением, говорят, и отца родного одолеть можно, не то что бая. Недавно мы сделали очень большое дело — сумели одолеть мирабов и баев при дележе водных наделов. Я рассказывал о вас городским товарищам, они просили передать вам благодарность за смелость и решительность. Так мы и дальше должны действовать. Личная беда одного — беда всех. Не только тебе, Берды, насолил Бекмурад-бай, сотням людей он стал костью поперёк горла. Его время придёт, за всё ответит. Но мы сейчас не должны распылять силы, не должны поддаваться
— Согласен! — Берды сверкнул в улыбке крепкими зубами, доверчиво заглянул Сергею в лицо. — Бекмурад хитрый — мы тоже хитрые. Бекмурад ударил — мы ударили. Когда-то я поклялся, что за всё, сделанное Бекмурад-баем, отплачу ему тем же. Думаю, что надо ходить не с опущенными, а с насторожёнными ушами. Пробовал Бекмурад-бай сладкое, пусть теперь попробует и горькое!
— Ты что-нибудь задумал?
— Да! Я хочу увезти дочь Бекмурад-бая!
— Зачем она тебе? Или жениться на ней задумал?
— Пусть она алмазная будет — мимо пройду, не взгляну! Лучше за бок красного дракона схватить, чем взять за руку дочь Бекмурад-бая и сказать: «Любимая!».
— Тогда я тебя не понимаю.
— Как не понимаешь! Позор хочу на голову Бекмурад-бая обрушить! Пусть камни горячие от стыда глотает!
— Украсть хочешь девушку, а потом назад вернуть? — догадался наконец Сергей.
— Не украсть, а умыкнуть, — поправил Берды. — Пусть Бекмурад на своей шкуре испытает то, что он даёт испытывать другим!
После непродолжительного молчания, Сергей грустно сказал:
— Вот ещё одно зло, с которым предстоит борьба.
— Где зло? — не понял Берды.
— Нельзя девушку увозить? — попытался сообразить Аллак.
— Да не только это! — Сергей поморщился. — Вообще отношение к женщине менять надо. Женщину покупают, женщину продают, никаких прав нет у неё. К иной скотине с большим уважением относятся, чем к бедной женщине. Разве это справедливо?
— Так было всегда! — удивился Аллак. — Чем ты недоволен?
— Знаю, что было! — сказал Сергей. — Много плохого и неправильного было и есть. О женском вопросе говорить ещё рано, до него черёд дойдёт. Но мне хотелось, чтобы мои лучшие друзья были выше скверных обычаев.
— Мы не нарушаем обычай! — сказал Берды,
— Я не говорю, что нарушаете, — Сергей доверительно положил руку на плечо парня. — Я говорю о том, что не надо следовать дурному обычаю. Чем, скажи, провинилась перед тобой девушка? Ведь ты не только её отца, ты её позоришь, на всю жизнь пятно оставишь! Разве она причастна к злодейским делам своего отца?
— А Узук чем провинилась, что её жизнь изломали и заплевали?! — вспыхнул Берды, сбросив с плеча руку Сергея и даже не заметив этого. — Оразсолтан-эдже твои слова говорит, а я не согласен! Корень плохой — все ветки дурные!
— Не горячись, друг, — ласково сказал Сергей, — не все пословицы справедливы. Оразсолтан-эдже не меньше твоего страдает от горя дочери, но, как видишь, она понимает, что за дела Бекмурад-бая должен отвечать Бекмурад-бай, а не его жена или дочь.
Берды, нахмурясь, молчал. Молчал и Аллак. Он понимал, что Сергей прав и в глубине души был вполне с ним согласен, но боялся огорчить Берды. Берды ведь отчасти тоже прав: когда пожар заливают, чистой воды не ищут. А такого удара, какой готовит Берды Бекмурад-баю, ещё никто не накосил. Вертеться будет, как змея, перерубленная пополам лопатой! Так ему и надо, по заслугам аллах накажет! Однако и девушку жаль. Куда она пойдёт, куда глаза от стыда прятать будет? Вот так всегда в этой жизни, будь она неладна: кто молоко выпил — облизывается, а кто пиалу облизал — попался!..
Если бы Аллак знал, какая страшная участь ожидает девушку, он обязательно отговорил бы Берды от задуманного дела. Да и сам Берды, несмотря на всю свою ненависть к Бекмурад-баю и его роду, отказался бы от такой мести, если бы предвидел, чем всё кончится. Но не дано человеку видеть грядущее, и поэтому Аллак промолчал, а Берды, заметив, что Дурды приоткрыл один глаз, разбуженный внезапно наступившей тишиной, сказал:
— Идём! — и поднялся, затягивая пояс.
Сладко зевая во весь рот, Дурды с хрустом потянулся, пробормотал что-то невнятное насчёт собачьей жизни и вскинул на плечо пятизарядку. Сочувственно вздыхая, так и не решив окончательно, кто из двоих прав, поднялся и Аллак.
— Подумай, Берды, над моими словами, — сказал, провожая их, Сергей. — Эх, ветрище какой дует!.. Неправ, ты, Берды. Девушка совершенно не при чём, и твоей затеи я не одобряю, — так и знай!
Отойдя на некоторое расстояние, Берды сердито пробормотал:
— Не говори про свою головную боль тому, у кого голова не болит!
— Что? — не расслышал Дурды, ещё окончательно не очнувшийся от своего дремотного состояния.
— Ничего! — огрызнулся Берды и продолжал бурчать: — Ты не согласен! Клычли тоже в городе бывает, в медресе учился, а он — одобряет, потому что — туркмен, понимает, где правда, где ложь. «Я не одобряю»! Ну, и не одобряй! Люди к нему с открытой душой идут, думают, что советом поможет, а он упрекать начинает. Конечно, с чужой боли голова не болит!..
За Сергея вступился Аллак.
— Ты напрасно так, Берды, — сказал он. — У Сергея забот больше, чем у нас троих: обо всех бедняках думает. А не одобряет он потому, что так его совесть подсказывает. По-твоему, только тот человек хорош, кто говорит приятные тебе слова? Он русский, он все наши дела понимает… А может быть, и мы немножко неправильно поступаем, а? Девушка не виновата…
— Кто её винит! Мы же не говорим, что влюбились. в неё или что хотим надругаться над ней. Никто её пальцем не тронет! Посидит с нами два-три дня в песках — назад привезём. Мне, что ли, хочется беду на её голову обрушить? Но, сам знаешь, не по своей воле вдову любят — не могу думать, что Бекмурад-бай павлином ходит, когда у моей Узук сердце сгорело!