Судьба. Книга 2
Шрифт:
Берды заметил слёзы на глазах любимой и, догадавшись, начал её успокаивать, объясняя цель похищения. Узук заулыбалась, глядя на Берды влюблённо и немножко недоверчиво, сказала:
— Кыныш-бай в этой девушке души не чает. Опора, говорит, на которой держится небо, сила земли, говорит, красота мира. Видишь, как она её превозносит? Всех женихов гонит от порога, а бедная девушка вот-вот лопнет от избытка сил, как перезрелая дыня!
— Ты девушку не жалей! — строго сказал Берды. — Себя жалей! Они тебя жалеть не станут! Скажи, как лучше сделать
— Думаю, можно сделать, — Узук прислонилась к его плечу, нежно погладила кончиками пальцев шершавую от ветра и непогод руку. — Завтра Бекмурад-бай уезжает куда-то, говорят, на несколько дней. Кое-кто из его родичей есть, но я могу их кибитки на время запереть снаружи, чтобы они сразу не смогли выскочить, если шум поднимется..
— Подумаем об этом… Собак сколько в ряду?
— Четыре. Злые, как шайтаны!
— Это плохо.
— Ничего. Я выпущу собак. Надо только потом заманить их подальше и убить. Мясом их заманите.
— Девушка в какой кибитке спит?
Во второй с краю, если от реки считать.
— Одна?
— Мать с нею. Но ты не бойся — Амансолтан очень крепко спит!
— Я не боюсь! — сказал Берды. — Справимся с матерью, если нужда придёт.
На вторую ночь после разговора Берды с Узук, трое всадников тихо спешились возле речной вымоины, неподалёку от кибиток Бекмурад-бая. Это был Берды и его неразлучные товарищи — Аллак и Дурды. Клычли на это дело не взяли, чтобы в случае неудачи не навлечь на него гнев Бекмурада.
Парни привязали коней к кустам в густых зарослях туранги и затаились, выжидая, когда в многочисленных кибитках бая все улягутся на покой.
В эту ночь повелитель ветров Мирхайдар, видимо, устал и решил дать себе передышку. Пыль осела, крупные, яркие звёзды мигали радостно, наперегонки, будто обрадованные возможностью снова взглянуть на усталый и скорбный лик земли. И только невесть почему всполошившиеся собаки лаяли с нудной настойчивостью, вызывая в сердце выжидающих йигитов раздражение и тревогу. Но наконец успокоились и они.
— Пора! — сказал Берды. — Вон та яркая звезда поднялась уже на высоту копья — значит полночь. Когда чолуком был, меня Мурад-ага по этой звезде учил время узнавать.
Дурды и Аллак поднялись с земли, нервно потирая руки. Дело действительно было рискованным до крайности, малейшая оплошность грозила смертью. Поразмыслив, Берды от помощи Узук решил отказаться — страшно было подвести её под безжалостную месть Бекмурад-бая. И её и сына, впрочем, сын-то вне опасности при любом положении и в любой ситуации, пока его считают сыном косоглазого Аманмурада.
— Действуем осторожно, но быстро и без шума! — сказал Берды.
— Главное — осторожно, — прошептал Аллак.
— Не спутайте осторожность с трусостью! — предупредил Берды. — Осторожность охраняет, трусость губит. Если не увезём девушку сегодня, то, даже благополучно выбравшись, не сможем сделать этого больше никогда, даже если придём с ключом от железной двери Дербента!
— Увезём! —
Он поднял небольшой хурджун, развязал его и, негромко посвистывая, направился к кибиткам. Собаки учуяли непрошенного гостя. Предупредительное рычание не обещало ничего хорошего. Дурды поспешил бросить кусочек мяса. Пёс сглотнул подачку и выжидательно уставился на Дурды, ровно готовый каждую секунду съесть ещё мяса и броситься на незнакомца.
Точно так же повели себя и другие три собаки. Бросая на землю приманку, Дурды отвёл псов довольно далеко от кибиток. Потом вытащил из хурджуна четыре козьих ноги — по одной на каждую собаку, — и бросил их уже окончательно добро настроенным псам. Собаки схватили свою добычу и направились каждая в свой укромный уголок, чтобы без помех насладиться едой. Но не тут-то было — козьи ноги оказались привязанными к длинным верёвкам. Собаки подёргали их, порычали друг на друга и улеглись, где стояли.
Тем временем Берды с Аллаком подошли ко второй с краю кибитке. Берды, поднатужившись, приподнял плечом дверную притолоку, Аллак проворно снял дверь и прислонил её к стене.
— Карауль снаружи! — шепнул Берды. — Если мать зашевелится…
— Понятно! — тихо отозвался Аллак.
Амансолтан спала почти рядом с дверью. Её широко раскрытый рот напоминал сусличью нору..
Берды прислушался и в промежутках между всхрапываниями женщины различил тихое дыхание ещё одного человека. Это была та самая девушка, которая должна была послужить орудием его мести и неясный силуэт которой уже различили его привыкшие к темноте глаза.
Подобравшись вплотную, Берды присел на корточки и рывком навалился на спящую, сдавил руками горло. Девушка задохнулась, раскрыла рот в немом вопле — во рту моментально оказался платок. Схватив её за руки, Берды кинул пленницу себе на спину и широко шагнул через храпящую Амансолтан, которая даже не пошевелилась. Через минуту застоявшиеся кони уже несли в пески трёх смельчаков вместе с их добычей. Позади запоздало лаяли собаки.
Пленница оказалась не из робкого десятка. Когда, усаживая на круп коня, ей сказали, что развяжут руки и освободят рот, если она не попытается бежать и не станет звать на помощь, она согласно закивала. Страх уступил место любопытству: кричать она и в самом деле не собиралась.
Устроившись за спиной Берды, девушка сперва лишь слегка придерживалась за его пояс. Однако от тряски, когда кони с галопа перешли на рысь, а может быть, и по собственному желанию, она придвигалась всё ближе и ближе к парню, пока не прижалась к нему всем телом. Чувствуя на затылке её жаркое, прерывистое дыхание, Берды подумал, что насильно похищенные не цепляются так откровенно за своих похитителей.
Вероятно, девушка не очень возражала против положения, в каком оказалась. Может быть, ей даже нравилось быть похищенной: сердце человека — глубокий кяриз, особенно сердце девушки, которой давным-давно пора быть замужем.