Судьба. На острие меча
Шрифт:
Разбудили меня приглушённые голоса. Разговаривали двое. И я уже никуда не ехала, мой конь стоял неподвижно и лишь время от времени прядал ушами. Не подавая виду, что проснулась, я чуть приоткрыла глаза и прислушалась. То, что бесцеремонно прервавшие мою поездку господа являют собой отнюдь не светских львов, было ясно по одному лишь запаху. Эти двое смердели так, будто только что вылезли из городской канализации. Но и представителями благородного ремесла золотарей они тоже не являлись. По всей видимости, данные господа были вылезшими из лесной берлоги разбойниками.
Первый из них, худой и рябой, держал Верного за поводья.
— А девка-то недурна! — сказал
Второй, толстый и бородатый, был столь увлечен копанием в седельной сумке, что только хмыкнул.
На что первый будто обиделся:
— Хорошая, говорю, девка.
Я подавила смешок. Конечно, хорошая. Я никогда в этом не сомневалась.
Толстый наконец-то оторвался от рытья в моей сумке и бросил на меня настороженный, а вместе с тем и презрительный взгляд:
— Хорошая-то она мож и хорошая, да вот только набор дорожный у нее странный… — он почесал бороду. — Портки мужские да топор… боевой…
Худой в свою очередь пошкрябал затылок и недоуменно уставился на своего «доброго» товарища:
— Странно. Зачем молодой девке топор?
— И правда зачем? — прищурился толстый.
— А чтоб с разбойниками разговаривать было сподручнее! — звонко ответила я и улыбнулась самой зловредной из моих улыбок.
Держащий поводья разбойник подпрыгнул и выпустил из рук поводья. Зато толстый остался невозмутим, но и он смотрел на меня уже с куда большим интересом.
— Как это, девонька? — прищурив глаза, спросил он.
— А вот так!
Я мигом спрыгнула с коня, попутно запустив руку в сумку и выдернув оттуда топор. Затем правой рукой перехватила рукоять поудобнее и сделала несколько взмахов. Как там нас учили? "Машешь ленивенько так топориком либо палицей и краем глаза смотришь на реакцию противника", — поясняла смешливая наставница, наблюдая, как мы пытаемся взмахнуть этим оружием хоть разик. Затем она удалялась в свой кабинет, где и рыдала от смеха. Но это было давно, поэтому сейчас я могла, не скрывая удовольствия, насладиться реакцией «противника». Оная порадовала. Сначала худой просто открыл рот. Затем, когда я сделала еще несколько выпадов, у него задергался левый глаз. Я же, почти рассмеявшись, чуть не пропустила атаку вытащившего палицу толстого. Продолжая отражать его удары, подумала, как комично это смотрится: высокая девка в столичном платье (вернее, в угоду моде, в целых трех) с топором и низкий (ниже меня на голову) толстый разбойник с булавой. По всей видимости это было действительно забавно, так как сначала присевший от ужаса на обочину рябой уже во всю давился от смеха.
Парировала удары бородача я минуты две. Потом это жутко надоело. Сказать, что он плохо дрался — не сказать ничего. Он дрался хуже пришедших на первое занятие девушек, которые в последствии возможно даже не станут воительницами. Но мимика… Он сверкал глазами и кровожадно демонстрировал оскал, брызгал слюной и рычал, и так далее, и тому подобное. Хватит. Он замахнулся в очередной раз, и булава, жалобно звякнув, улетела в кусты. Толстяк удивленно посмотрел на свои ладони, что секунды назад держали оружие, затем на меня. Я же, опершись на поставленный наземь топор, застыла на месте и вопросительно изогнула бровь. Бородатый с ненавистью глянул на мою персону, сплюнул на землю и, молча вытирая стекающий по лицу пот, подошел к худому, взял его за шкирку, что-то сказал, и они, ежесекундно оглядываясь, удалились с поля боя.
Убедившись в том, что горе-разбойнички скрылись за линией горизонта, я приняла нормальное положение и наконец-таки потянулась. Осмотрела свой топорик, с сожалением отметив, что на нём от столкновения с железом остались небольшие зазубрины. Плюнув и едва слышно выругавшись, вытерла лезвие об подол верхнего платья и, подняв полы, двинулась в сторону смиренно ожидавшего меня коняги…
Яруск встретил меня криками возниц, скрипом несмазанных телег, дымами бивуаков и запахом пшённой каши. Всё как везде: народ суетится, торговые караваны убывают и прибывают, солдаты королевской пехоты, расположившись на отдых, готовят пищу, только вот серых крестьянских армяков да коричневых ремесленнических рубах, многократ меньше, чем синих солдатских мундиров да зелёных офицерских френчей. Одним словом что ни говори, а приграничный город-крепость он и есть город-крепость, ни убавить, ни прибавить.
Резиденцией генерала Ламса было небольшое, обнесённое кирпичным забором поместье со стоявшим точно в центре зелёного лужка домом из красного камня. Ворота в усадьбу были распахнуты, вокруг никого не было, так что испрашивать разрешение войти было не у кого. Некоторое время полюбовавшись окрестностями и решив, что всё же не стоит терять время даром, я приблизилась к фасаду здания и от души постучала кулаком в дверь. Через мгновенье послышался шум отодвигающегося засова, створки отворились, и передо мной возник строгий на вид охранник. Он внимательно осмотрел меня с ног до головы и хмыкнул.
— Вы к кому? — басом спросил он.
— Мне нужно видеть генерала Эльге Ламса.
Охранник удивленно вытаращился.
— Он ждет Вас?
— Да, — сухо сказала я, сама не будучи уверена в оном.
Но ответ прозвучал убедительно, и несколько утомивший меня охранник открыл дверь:
— Тогда я провожу Вас до залы, — негромко сказал он.
Я неторопливо последовала за ним. Странно но охранник не спросил ни грамоты удостоверяющей мою личность, ни проверил наличия у меня оружия, ни… словом не сделал ничего. Генерал относился к своей безопасности с чересчур явным пренебрежением.
Зря.
Мы пересекли несколько галерей, прежде чем дошли до широких, открытых настежь дверей приемной его высокопревосходительства.
— Вы можете подождать здесь, — мой сопровождающий слегка наклонил голову и сделал приглашающий жест рукой.
Я шагнула в глубину ярко освещенного помещения.
— Позвольте мне удалиться, — донеслось из-за моей спины.
— Конечно, конечно, — обернувшись, я несколько помедлила и, решив, что одиночество пойдет мне только на пользу, согласно кивнула.
Он громко щёлкнул каблуками и исчез. А я, постояв некоторое время, в задумчивости присела на обитый бархатом небольшой диванчик и окунулась в омут мыслей. Так, что мы имеем? Постоянные столкновения на границе, известия об убитых гонцах на территории Камерлина, непонятные слухи о войне… Хм…
Внезапно мое внимание привлекла дивная синяя ваза, стоявшая на другом конце комнаты. Я встала и, подхватив шуршащие пыльные юбки, двинулась в её направлении. Ваза была изысканного винуэзского стекла, и то, что сделана она была в Камерлине, не вызывало никакого сомнения. Именно там был распространен узор из дубовых листьев, и только там его могли сделать из чистого золота. Я осторожно провела рукой по вазе. Под слоем пыли обнаружилась надпись из нескольких рун. Увы, прочитать ее я так и не смогла. Руны не были камерлинскими, это было ясно с первого взгляда — несмотря на постоянную вражду на территориях Рустании и Камерлина был единый язык. Впрочем, по эту сторону моря он был общим для всех. Я еще раз провела ладонью по рунам. Казалось, я где-то уже их видела…