Судьба
Шрифт:
Таранас протянул ей фляжку с пояса. Она вытянула затычку и отпрянула от резкого запаха. Во фляжке был флак.
Кхурский напиток дистиллировали из ферментированного сока трупного кактуса, зовущегося так из-за мясистых бледно-голубых листьев, напоминающих руки мертвеца. Вкус был невероятно горьким, почти металлическим, но жидкость наполнила вены Кериан жаром.
Когда она снова смогла дышать, Кериан приказала всем держаться от платформы подальше. — «До меня, наконец, дошло (спасибо флаку), что если вы могли слышать, как я говорю, то меня также могли слышать и все остальные в этой чертовой долине».
Таранас отхлебнул флака и кивнул. Было бы плохой тактикой объявлять о своих планах и позиции всем и каждому, но был ли кто еще в этой долине, чтобы слышать их.
«Мы окружены, помните?» — сказала она. — «Несмотря на надежды Беседующего, призраки этой долины нам не друзья».
Единственным худшим занятием, чем преследовать Фитеруса по жуткой долине, было путешествовать вместе с ним. Фаваронас привык к быстрому шагу Робина.
Но каким бы настойчивым не был кагонестиец, он не был бессердечным. Он умерял шаг, чтобы приспособиться к нуждам ученого, и останавливался каждую ночь на несколько часов для сна. Но не Фитерус. Его шаг не был ужасно быстрым, стесненный тяжелой мантией и Фаваронасом, но он никогда не отдыхал, ни на минуту.
Сперва Фаваронас думал, что тот сверхъестественным образом бдит и каким-то магическим образом следит за окрестностями, но, постепенно, пришел к пониманию, что действовали более фундаментальные процессы. Фитерус боялся, и Фаваронас не знал, чего. Бедняга Робин больше не представлял угрозы. Прибытие Беседующего с эльфийским народом, хотя и придавало ощущение срочности пока еще неведомому плану мага, казалось, отнюдь не являлось причиной глубокого страха, который чувствовал Фаваронас. Он никак не мог решить, стоит ли ему радоваться или беспокоиться о том, что пугало Фитеруса. Как говорили люди: враг моего врага — мой друг. В данном случае, враг врага Фаваронаса мог просто убить их обоих.
Едва волоча ноги, падая и сбиваясь с пути при каждом удобном случае, Фаваронас, насколько осмеливался, затруднял их продвижение. У него было мало надежды на спасение или побег, но если Фитерус спешит, то Фаваронас будет делать все, что сможет, чтобы задержать их. Его тактика, наконец, вынудила действовать испытывавшего все большую и большую тревогу колдуна.
Гора Ракарис была не больше, чем в дне пути, когда Фаваронас умышленно свалился в пересохший овраг. Фитерус стоял на его краю, уперев кулаки в бедра, и бранил ученого.
«Спаси меня Торган! Вставай! Вставай, или я дам тебе лягушачьи лапы!»
Пытаясь во время падения защитить узел с каменными свитками, Фаваронас заработал разбитую верхнюю губу.
«Ты идешь слишком быстро», — пожаловался он, придавая голосу (что было несложно) горестные нотки. — «Зачем такая спешка? С охотником за головами покончено, и воинов Беседующего нет нигде поблизости».
«Я потерял слишком много времени, играя в кошки-мышки с наемным убийцей Сахима. Я собираюсь с рассветом быть там». — Сейчас был полдень. — «Будешь ли ты все еще жив к тому времени, эльфийское отродье, целиком зависит от тебя!"
Он однажды уже использовал этот эпитет, и Фаваронас все еще не понимал смысла. Конечно же, он был потомком эльфов, как и Фитерус. Но, может быть, один из родителей колдуна был человеком. Это бы объяснило многое. Фаваронас слышал, что полукровки были беспокойными, жестокими существами.
Он мучительно вскарабкался обратно по крутому склону. Когда его глаза поднялись до уровня земли, в сантиметрах от его лица оказались худые замотанные тряпками сандалии колдуна, выставляя на обзор левую ногу Фитеруса. Фаваронас открыл рот.
На ноге были лишь четыре пальца. Каждый оканчивался толстым загнутым вниз желтым ногтем. Ни у кого из эльфов не было подобного придатка. Как и ни у одного из тех людей, о которых слышал Фаваронас.
Фитерус резко спрятал ногу обратно под мантию. Он вытянул костлявый палец, указывая на Фаваронаса. Тотчас архивариус почувствовал, как его губы сомкнулись. Взмах руки к лицу, и он издал невнятный крик. Его пальцы наткнулись лишь на гладкую кожу между носом и подбородком. Его губы были не просто запечатаны, они пропали!
«Если не хочешь потерять и свои уши, молчи. И вылезай».
Развернувшись, колдун погрузился в заросли шалфея высотой по пояс. Со смертью Робина, не было причины прятать свои следы или шагать поверх растительности.
Цепляясь за край оврага, ученый выполз наружу и поспешил вдогонку. Его дыхание со свистом вырывалось из носа. Его зубы и язык были все еще на месте, но запечатаны. Ужас грозил захлестнуть его, но Фаваронас говорил себе, что то, что колдун убрал, он сможет и вернуть. Тот заявлял, что хотел бы, чтобы Фаваронас прочел ему каменные свитки, но ни разу еще не попросил об этом. Его спешка добраться до восточных гор вытеснила все остальное.
Словно читая мысли своего пленника, Фитерус снова указал на него, и, внезапно, рот Фаваронаса вернулся на место. Колдун велел ему читать, пока шел.
Фаваронас широко растянул рот и облизал губы. — «Свитки не откроются при таком сильном солнечном свете», — предупредил он.
«Ты — ученый. Уверен, у тебя есть переводы».
Фаваронас и в самом деле начал делать рукописную копию текста. Он вытянул пачку страниц из внутреннего кармана своей сумки. Пергамент был исписан убористым почерком, выработанным им за годы службы у Беседующего.
Он начал с пояснения. — «Цилиндры пронумерованы, но они не по порядку. Самое маленькое число, которое у меня есть, 594. Текст начинается с середины фразы: ‘наш всемилостивый владыка, Ом. хед. тон. дак (Отец, Который Не Сделал Своих Детей), встал на, гм-м, горном склоне, чтобы попрощаться. Он не мог коснуться почвы этого места, не вызвав смерть. — “Дети мои”, — сказал он, — «стойко переносите свое изгнание. Постройте не остров, а крепость. В свое время я вернусь и освобожу вас»’.