Судьбе наперекор…
Шрифт:
– Сколько?! – испуганно-недоверчиво спросила Варвара Тихоновна, и я повторила. – Пойду, – все еще недоверчиво сказала она. – Да я и за тысячу пойду, – она всплеснула руками. – Да что ж это такое делается? За эту ерунду такие деньги платят?
– Платят, платят, – успокоила я ее, пообещав точно выяснить, что нынче почем, и оставив ее все еще удивляться и разводить руками, отправилась в областной архив загса.
Приехав туда, я сообразила, что не знаю Ирочкиной фамилии. Ну да ничего, решила я, сейчас выясню, и поднялась в кабинет директрисы, которая меня, оказывается, не забыла.
– Светлана Николаевна, как бы мне Ирочку найти. Она мне
– Елена Васильевна, а Ирочка-то у нас больше не работает, в областной архив перешла. Уж как я ее уговаривала этого не делать! Не послушалась. И ведь понимает, что там труднее будет, но зарплата на сто рублей больше, а для них с мамой это большие деньги.
– А почему там труднее? Что, работы больше?.Или условия хуже? – спросила я.
Светлана Николаевна горестно покачала головой.
– Как месяц назад директор сменился, так и побежали оттуда люди, у которых хоть какая-то возможность есть в другом месте устроиться. Остались те, кому деваться некуда или до пенсии всего-ничего осталось, сцепили зубы и терпят. Я Ирочке сказала, что в случае чего всегда ее обратно возьму… Ведь девочка-то какая солнечная… Светлая, доверчивая… Боюсь я за нее.
– Да что у них там, тюрьма, что ли? – удивилась я.
– Почти, Елена Васильевна, – вздохнула директриса. – Я тут на работу одну женщину взяла, уборщицей пока, хотя у нее высшее образование, – она московский историко-архивный в свое время закончила, а у меня скоро одна из женщин в декрет пойдёт, тогда я ее на нормальную работу переведу. Так вот она и рассказала о том, что там творится. Я Ирочку специально позвала, чтобы послушала, а она одно твердит, что им с мамой деньги нужны.
– Ну и ну! Спасибо, что предупредили, Светлана Николаевна. Я уж постараюсь Ирочку там поаккуратнее найти, чтобы не подвести ненароком. А как Ирочкина фамилия?
– Бодрова она. Ирина Максимовна Бодрова, 86-го года рождения. Ребенок совсем, – печально сказала директриса.
– Светлана Николаевна, а где бы мне найти ту женщину, что вы на работу уборщицей приняли? Поговорить мне с ней хочется.
– Так это она только числится уборщицей, а на самом деле вы ее на втором этаже в картотеке найдете. Анна Ильинична Федорова ее зовут. Поговорите, если хотите. Что ж не поговорить? А я вот как подумаю, что выгонят меня на пенсию, а сюда такого же зверя назначат, и так горько и обидно становится, просто до слез! – и на глазах Светланы Николаевны действительно появились слезы.
– Ну, раньше времени расстраиваться тоже не надо, – попыталась я ее утешить и пошла к Федоровой узнавать, что же такого страшного творится в областном архиве.
– Понимаете, Анна Ильинична, – объяснила я ей, – мне там нужно Иру Бодрову найти. Так я теперь и идти туда боюсь.
При упоминании об архиве глаза Анны Ильиничны вспыхнули от гнева, и я, поняв, что разговор предстоит долгий и непростой, предложила:
– Знаете, мне Ирочка здесь одно место показала, где курить можно. Может быть, мы с вами туда пойдем, и вы мне все расскажете?
– Хорошо, – согласилась Федорова. – Тогда я тоже сигареты возьму.
Устроившись поудобнее на подоконнике лестничной площадки около ящика с песком, мы закурили и приготовились: она – рассказывать, а я – слушать.
Месяц назад директора архива, прекрасного, по словам Анны Ильиничны, человека, но уже пенсионного возраста, пригласили в один высокий кабинет и предложили написать заявление по собственному желанию, выдвинув в качестве альтернативы на случай его отказа
– Знаете, не поверили мы ему тогда, думали, преувеличивает, а оказалось – преуменьшает. Так и появились у нас новая директриса Инна Ивановна Кострова и ее заместитель Тихонов, а через недельку – секретарша Курицына, и началось такое, что в страшном сне не приснится.
Первым делом в архиве только один телефонный номер оставили и три аппарата: один у вахтера, второй у секретарши и третий у Костровой. Ни мы позвонить не можем, ни нам – все под контролем, причем Курицына всегда трубку брала и слушала, о чем говорят, совершенно не стесняясь. Пробовали мы ей сказать, что неприлично это – чужие разговоры подслушивать, а она в ответ – а вы не разговаривайте. А потом начались эти ужасные совместные чаепития! – при воспоминании о них Анна Ильинична стиснула зубы и ее глаза яростно блеснули.
Да, картина вырисовывалась безрадостная. По заведенным Костровой порядкам каждый день в обед все работники архива должны были собираться в конференц-зале, откуда убрали кресла и, составив вместе несколько столов, накрыли их клеенкой и поставили вокруг стулья. В пять минут второго все должны были быть на месте, а отпускала их Инна Ивановна без пяти минут два. Для того чтобы пропустить это мероприятие, у человека должны были быть очень веские основания, причем, насколько они уважительные, решала сама Кострова, потому что нужно было прийти к ней и отпроситься.
– Понимаете, Елена Васильевна, сама она сидит в кабинете, как паук в центре паутины, а Курица и Мухомор, как мы их прозвали, снуют по зданию и, где что услышат, сообщают ей. А ведь все мы живые люди: у кого с мужем проблемы, у кого с детьми или со свекровью… Привыкли за столько-то лет и радостями и горестями делиться. Ну, пусть даже помочь никто не сможет, так хоть посочувствуют искренне. А с началом этих чаепитий все наши проблемы она стала публично обсуждать и комментировать, да с такой издевкой, что… Просто садистка какая-то! Удовольствие ей доставляет, что она может человека унизить, размазать, как кашу по столу. Ей такое понятие, как человеческое достоинство, ненавистно. Ну и перестали мы вообще о чём-то на работе разговаривать, только по делу. А она злится. Тогда она новое издевательство придумала: вызовет кого-нибудь и заставляет в приемной ждать часами.
– Ну, это, я думаю, не самое страшное испытание, – возразила я.
– Да? А вы знаете, что приемная три на три метра? А вы когда-нибудь пробовали просидеть несколько часов рядом с женщиной, которая не моется, ну, может, если не месяцами, так неделями точно, и при этом воняет потом так, что глаза щиплет. Правда, Мухомору это даже нравится, они свои отношения и не скрывают особо.
– Это Курицына что ли?
– Она самая. Окно приемной как раз на ворота и вход в архив выходит, так она от него не отлипает. Кто за кем пришел или приехал, кто кого встречает, во что одет и что в руках держит. Мразь… – выдохнула Федорова, видимо, чем-то эта вонючка ее сильно подвела.