Судьбе наперекор…
Шрифт:
– А шестьдесят два мне, – она грустно усмехнулась. – А вы-то, небось, думали, что много больше?
– Да нет! – постаралась как можно честнее сказать я. – Это я так спросила.
Варвара Тихоновна снова грустно усмехнулась и махнула рукой:
– Да ладно уж вам! – и заторопилась. – Ну, вы отдыхайте с дороги. А утром, значит, Васеньку и принесете? Или, может, мне самой за ним зайти?
– Я принесу, Варвара Тихоновна. Я его сама вам принесу, – и, закрыв за ней дверь, пошла на кухню, чтобы сварить себе кофе.
«А что, – размышляла я, следя за поднимающейся над туркой шапкой пены, – это вполне разумный выход из положения –
Я оглянулась на Ваську – он грустно лежал в своем персональном кресле на кухне, и я его хорошо понимала: во-первых, с моего пятого этажа воробьев не разглядишь, а во-вторых, Варвара Тихоновна обращала на него гораздо больше внимания.
– Ничего, Василис, – утешила я его, подхватывая под мышку, чтобы забрать с собой в комнату. – Скоро привыкнешь жить на два дома, тебе это даже понравится.
Устроившись с кофе и сигаретами в кресле и положив Ваську к себе на колени, на что он только тяжело вздохнул и, словно по обязанности, замурчал, я. включила телевизор, чтобы узнать, что новенького произошло в городе, пока меня не было: по времени сейчас как раз должна была начаться баратовская воскресная информационно-аналитическая программа на одном из центральных каналов. Ее нельзя было назвать полностью объективной и независимой, но откровенного вранья и славословия в ней было все-таки поменьше.
Прозвучала музыкальная заставка: «Есть на Волге утес» на фоне картины того самого утеса, и на экране появился ведущий, который изо всех сил старался походить на всех московских комментаторов сразу. В результате же получился потешный гибрид, в котором, как в кривом зеркале, отразилась внешность Познера, манеры Киселева и шуточки Шендеровича. Но меня это мало волновало, так же как и подробности развернувшихся на всех фронтах информационных баталий политических деятелей местного пошиба, – не было никогда среди моих клиентов политиков и не будет. Я лучше лестницы пойду мыть, чем с ними свяжусь! Я ждала, когда ведущий перейдет к криминальной хронике, а дождавшись, чуть сигаретой не подавилась. Ну и дела-а-а!
– Весь город потрясло жестокое, демонстративное, совершенное с невиданным доселе в городе профессионализмом убийство директора судоремонтного завода Виктора Петровича Богданова, произошедшее 9 июня в его рабочем кабинете. В свете этого убийства стали вызывать сомнение и причины смерти его близких родственников: сына Анатолия – 2 июня от сердечного приступа, жены Маргариты Харитоновны – 4 июня от пищевого отравления, ею дочери Ларисы и двух ее дочек, 6 июня утонувших в бассейне на территории их загородного дома. Единственный оставшийся в живых, пока, – выделил ведущий это слово, – член семьи – это зять Богданова Николай Сергеевич Наумов, который последние полгода являлся на заводе его первым заместителем.
На экране появилась картинка знакомого каждому баратовцу здания завода.
– Господин Наумов, – продолжал ведущий, – категорически отказался встретиться с журналистами нашей телекомпании. Но мы не стали исключением. Точно так же он отказался
Камера показала молодого парнишку с микрофоном в руке и чьи-то спины. Судя по тому, что говорили рабочие, покойничка на заводе, мягко говоря, не любили: перебивая друг друга, они делились воспоминаниями, как они ждали в приемной, как наконец пришли «директорские холуи» и открыли дверь, как они увидели на столе голову Богданова, и не было в их голосах ни жалости, ни печали.
– Мы попросили начальника Пролетарского райотдела милиции подполковника Прокопова рассказать нам, как продвигается расследование этого убийства, с момента которого прошла уже почти неделя, но он отказался с нами встретиться, сославшись на тайну следствия, – сказал ведущий. – И совершенно неясной остается судьба самого судоремонтного завода, ведь в связи со смертью господина Богданова намеченное на 11 июня собрание акционеров перенесено на декабрь, – заключил он. – А сейчас приглашенный в нашу студию начальник областной санэпидстанции расскажет о том, как…
А вот это мне было уже совсем неинтересно, и я выключила телевизор.
«Бог им всем судья, – подумала я, – но нужно будет у моего давнего друга Николая Егорова спросить, что же это за падеж на богдановское семейство напал. Уж он-то, работая в информационно-аналитическом центре областного управления милиции, должен точно все знать. Интересно же, с какого такого перепугу их выкашивать начали? И почему именно сейчас? И так кучно? Крайне сомнительно, чтобы это было случайно».
Я переложила Ваську в кресло и стала разбирать свою сумку. Хотя «разбирать» – это громко сказано: я просто вывалила все свои тряпки в ванной в корзину для грязного белья, и дело с концом, ведь все это теперь, бог даст, меня уже касаться не будет.
Тут зазвонил телефон. А это еще кто по мою душу? Кому это так не терпится со мной пообщаться? Звонил Владимир Чаров. Бывший некогда ведущим артистом нашего драмтеатра, он был изгнан оттуда за пьянку, потом жена с ним развелась, и он, живя в коммуналке, работал дворником, иногда помогая мне в моих делах, и довольно успешно. Но благодаря участию в моем последнем расследовании с женой он снова сошелся, да и работу я ему по специальности нашла, порекомендовав троюродному брату Матвея, а по совместительству – одному из самых известных артистов России Александру Павловичу Власову. Что же такого страшного могло у него случиться, что я ему так спешно понадобилась?
– Лена! С приездом тебя! Как отдохнула? – Его голос звучал радостно, но… как-то напряженно.
– Здравствуй, Володя. Отдохнула хорошо. А ты как? Что с работой?
– Ой, Лена! – голос Чарова тут же приобрел уже знакомое мне звучание – он просто задыхался от избытка чувств. – Тут такое! Но я тебе при встрече все расскажу. А сейчас я вот зачем звоню… – его голос опять потускнел. – Ты пока вроде как в отпуске?
– Ну и так можно это назвать. А что? – Вообще-то гонорар за последнее дело был таков, что я могла бы продлить свой отдых годика на два, ни в чем себе при этом не отказывая.