Судьбе наперекор…

Лукина Лилия

– А вы не пробовали жаловаться? Написали бы коллективное письмо…

– А мы с этого начали, только попало оно в тот самый кабинет, где нашего бывшего директора мордовали. Ей дали его прочитать, а она нам после объяснила, что о нас думает, да в таких выражениях, что вспомнить стыдно. Мы потом стороной узнали, что она, Мухомор и. Курица в женской колонии работали, и был там страшный скандал года три назад, после которого их оттуда, да и вообще из органов, убрали якобы по состоянию здоровья. Но связи у них, видимо, какие-то сохранились, потому что чувствуют они себя очень вольготно.

– В смысле? –

не поняла я.

– А в том самом смысле, что раньше получить разрешение на работу с архивными документами было достаточно сложно, а сейчас с их легкой руки там проходной двор. Придут, заглянут к ней, пошушукаются – и пожалуйста. А когда дела возвращают, там то одного, то другого документа нет. Мы ей об этом сказали, а она нам: вы сами этими документами и торгуете. Вот и все.

– Да уж, – протянула я. – Ничего себе история.

– Скажите, Елена Васильевна, а Ирочка – это такая девочка милая, сероглазенькая?

– Да, Анна Ильинична, а что? – насторожилась я.

– Понимаете, склонности у Костровой несколько… – она замялась, – нестандартные для женщины.

– То есть? – я похолодела.

– То и есть. Любит она к себе в кабинет молодых женщин приглашать. Но, правда, только тех, кому уже восемнадцать исполнилось, – Федорова передернулась от отвращения. – Для дружеской беседы якобы, – с издевкой добавила она. – Они потом плакали и рассказывали, что она их то по голове погладит, то по попке, то по груди и смотрит при этом масляными глазами. Видимо, подругу себе новую ищет, Курица ей, наверное, уже надоела.

Раньше-то они то и дело целовались и мурлыкали, а последнее время что-то охладели друг к другу.

– Так что? – удивилась я. – Эта многостаночница и с ней, и с Мухомором?

– Действительно, правильно вы ее назвали, именно многостаночница, потому что во весь голос еще и о своей необыкновенной любви к мужу кричит.

– Интересно, а он догадывается о такой многогранной деятельности своей жены?

– Нет, конечно. Видела я его как-то издалека, когда он за ней приезжал. Обыкновенный нормальный мужик, – пожала плечами Федорова.

– Ну, спасибо вам за рассказ, Анна Ильинична. Честно скажу, всего, чего угодно, я ожидала, но чтобы такое! Теперь буду думать, как оттуда Ирочку вытаскивать, не место ей там. Совсем не место. А где там конференц-зал находится?

– На первом этаже. Как войдете, слева – будка с вахтером, точнее, вахтершей, а сразу за ней по левой стене двустворчатые двери – это и есть бывший конференц-зал. Таблички там нет, да вы не перепутаете. Перед вами будет вертушка, а напротив дверей конференц-зала – дверь на лестницу, – подробно объяснила мне она.

Я посмотрела на часы – вообще-то, если поторопиться, я могла еще успеть к концу их чаепития, потому что ждать шести часов я не могла, ведь в пять за мной обещал зайти Чаров. Я так гнала машину к областному архиву, что приехала даже на пять минут раньше, и в голове у меня все время вертелась единственная мысль: слава богу, что Ирочке еще нет восемнадцати лет. Уже не торопясь, я вышла из машины. Около ворот, ведущих во двор архива, сидела интеллигентного вида пожилая женщина в платочке и темных очках и торговала жареным арахисом, заранее расфасованным в маленькие бумажные кулечки. Орешки выглядели так привлекательно,

что я не выдержала и купила – они оказались не только симпатичными, но и необыкновенно вкусными. Я улыбнулась продавщице, и она улыбнулась мне в ответ:

– Кушайте на здоровье.

Что-то знакомое послышалось мне в ее голосе, и я присмотрелась повнимательнее. Да, я ее определенно где-то раньше видела, только где? А, неважно! Да сколько сейчас таких, как она, старающихся хоть как-то подработать к своей нищенской пенсии! Вот они, сгорая от стыда, кто бутылки собирает, кто подъезды моет, кто семечками торгует, и стараются при этом одеться так, чтобы, не дай бог, знакомые, если увидят, не узнали. И мои мысли тут же переключились на вещи, волновавшие меня гораздо сильнее.

Внутри архива я быстро сориентировалась и поняла, что успела, – за неплотно прикрытыми двустворчатыми дверями раздавался шум отодвигаемых стульев, женские голоса и чей-то плач. Двери открылись, и выплыла Кострова. Я никогда раньше ее не видела, но сразу же поняла, что это может быть только она: невысокая, коренастая, коротконогая, ширококостная крашеная брюнетка, с грубым обрюзгшим лицом, презрительной складкой около вульгарно накрашенного ярко-красной помадой рта, больше напоминавшего пасть, и тяжелым взглядом черных навыкате глаз, сейчас довольно блестевших, – это была настоящая бандерша. А за ней, как почетный эскорт, шел маленький плюгавый худой мужичонка, весь какой-то рыжий – что волосы, что глаза, и даже кожа лица напоминала цветом перепелиное яйцо, и баба, именно баба, а не женщина, одетая в дешевый самопальный костюм, вся какая-то масляная, лоснящаяся, от которой даже до меня дошла вонь давно немытого тела. Кострова приостановилась и уставилась на меня, и я ей улыбнулась, – я тоже неплохо умею показать зубы, когда надо. Эти трое удалились в сторону лестницы, и только после этого из дверей стали выходить женщины в жутких, грязно-серо-синих рабочих халатах. Их понурый вид говорил сам за себя, и я окончательно взбесилась. Наконец показалась Ирочка.

– Ирина. Максимовна, – позвала я. – Можно вас на минутку?

Главное – не подвести ее, думала я. Сначала нужно найти ей работу, а потом она здесь и дня не задержится.

– Ой, Елена Васильевна! – искренне обрадовалась мне она. – Здравствуйте! Какая вы загоревшая! Отдыхали, наверное, где-нибудь?

– Да, только вчера вернулась. Пойдем выйдем на крыльцо, поговорить надо. У тебя ведь до конца обеда еще есть несколько минут?

– Есть, – сказала Ирочка. – Только до шести часов вертушка не работает. Ее баба Оля по сигналу точного времени открывает, когда у нас рабочий день заканчивается, – и она улыбнулась вахтерше, которая стояла рядом с нами, заинтересованно прислушиваясь.

Я поняла, что еще немного, и я взорвусь. Поверх своих очков с дымчатыми стеклами я «ласково» посмотрела на вахтершу и спокойно сказала:

– Открой.

Видимо, та сообразила, что жизнь у нее все-таки одна и здоровьем лучше не рисковать, потому что просунула руку через окно стеклянной перегородки, что-то внутри сделала, вертушка дернулась, и я вытащила Ирочку на крыльцо.

– Ты сколько здесь работаешь? – начала я с места в карьер.

– Уже неделю.

– С фондами немного познакомилась?