Судьбы, как есть
Шрифт:
Виктор был у Авдеевны около часа. Она угостила его самогонкой и угостила ею щедро, а когда он вышел из калитки и закурил, то тут и услышал то, что слышать не желал. Старуха так заговорчески прошептала:
— Зря ты, сынок, пороги обиваешь. Настя-то за прокурора замуж собралась.
Ничего не ответил ей Виктор. После второй затяжки голова пошла кругом, и он, шатаясь, пошел на мост к дому Анастасии.
Полкан, учуяв запах спиртного, выскочил из будки и злобно зарычал. Виктор попытался пройти к двери, но не смог. Собака схватила его за правую брючину, отутюженных клёш и вырвала
Виктор, пошатываясь, выходя из калитки, услышал:
— Эй, моряк, ты что хулиганишь?
— Да пошел ты… — сказал Виктор и направился к мосту.
Мужик, а это был сосед Кузачев, не унимался и, остановив пьяного морячка, схватил его за грудки. А был он на голову выше Виктора. Виктор среагировал быстро, хоть и был пьян, и левой рукой врезал наотмашь по лицу Кузачева, который тут же свалился наземь, от неожиданности больше и испуга, чем от силы удара. Сзади закричала, запричитала какая-то женщина:
— Ой, убивают, ой, сволочь, убивает!
Виктор шагал по мосту и ускорял этот неуверенный шаг все быстрее и быстрее: «Что я наделал? Что я наделал?» — стучало эхом в его голове. Ему казалось, он бежит от чего-то непоправимого, от какого-то ужасного горя. До этого самое большое горе было всегда при нем, это безотцовщина, а это что-то еще сильней, еще мучительней гнало его на шхуну, туда, где свои рыбаки, туда, где его любят и уважают. А тут одни предатели. На танцах бьют, собаки кусают, мужики нападают, любимая девушка изменяет. «Изменила, не дождалась», — занозой сидело на языке.
На его счастье — так считал наутро Виктор — шхуна вышла в море и пошла на юг к поселку Пилево. Он так и не мог четко вспомнить, как и за что ударил мужика. Точно помнил, что кусал его Полкан, что разбилось стекло, а, как и чем — не помнил.
От всего этого было противно, стыдно и страшно обидно. Да, теперь ему назад хода нет. Прощай, Настя. Тут злись, не злись на себя, на девушку, а надо работать. «Море не любит слюнтяев и не прощает ошибки», — так всегда повторял капитан.
Виктор стоял у дизеля, смотрел на приборы, и шум его работы все больше напоминал ему, что скоро в Армию. Скоро в Армию. Быстрей бы забрали, естественно, на военный флот. Вот именно, а это 4 года. А я еще хочу, чтоб меня любили и ждали. И он поймал себя на мысли, что все пройдет, пройдет, как с Любкой. Уляжется! И хорошо, что они идут на Пилево.
Но, несмотря на свое хулиганство у дома Коноваловых, на ту досаду, что Анастасия спит с другим, он чувствовал какую-то скрытую тайну всего свершившегося за два последних месяца.
— Не могла она так раздвоиться, — думал он. — Не тот она человек. И, расставаясь, обещала ждать. Нет, как только вернемся, сразу надо встретиться и поговорить.
У Пилево ловили два дня рыбу, потом ушли еще южнее. А когда Виктор узнал, что шхуна идет на Широкую Падь, было это уже в начале сентября, то разволновался страшно. Все это время он не забывал об Анастасии.
В Широкую заходили только на дозаправку. Капитан разрешил сходить домой только семейным, остальные готовились к дальнему походу на север.
Юрка знал все, что случилось с Виктором. Время поговорить было, он, зная, что Виктор не пойдет отпрашиваться у капитана на берег, подошел к капитану сам. Капитан Аксененко вызвал Шмелева и дал всего один час. Виктор не шел, он бежал по поселку к мосту. Подойдя к калитке, осмотрелся. Полкан нехотя выбрался из будки и начал лаять.
— Ну, успокойся, Полкан, успокойся, — говорил ему Виктор. — Хороший песик, хороший. И клок хороший вырвал прошлый раз из моих брюк.
Собака как бы остудила своим лаем его напор повидаться с Анастасией. Ему стало неловко, но он, глянув на часы, заложил два пальца на язык и несколько раз звонко свистнул.
— Ну, все. Если сейчас никто не выйдет, значит, уйду, — решил он.
В это время дверь веранды распахнулась, и появился на крыльце Иван Анисимович.
— Ты чего опять шумишь, моряк? — угрожающе проговорил он.
— Мне нужна Анастасия, — резко ответил Виктор.
— А я вот сейчас возьму курковку и пальну тебе по яйцам. Ты чего это окна в доме бьешь, соседа обидел, который донос на тебя в прокуратуру состряпал. Вали, пока тебя не повязали.
— Я уйду, но мне надо видеть вашу дочь.
— А я говорю, ее нет. Когда будет, не знаю. Хочешь увидеться — ищи ее сам.
— А где она может быть?
— Где, где, в звезде.
У Анисимовича на пять слов четыре были матерные, а это значит, что он был уже под шафе.
Не известно, чем бы закончилась их встреча, не появись на крыльце Федосья Прокопьевна, эта женщина — добрейшей души человек.
— Ты чего на парня набросился, окаянный, — говорила она мужу, а потом сказала, подойдя к калитке: — Ты уж, Витя, прости его, а если ты к Насте, то она у подружки Анны.
— Спасибо, — сказал Виктор и бегом побежал от этого дома. Перед уходом ничего не сказав его не очень-то приветливому хозяину.
Дом Анны был на другом берегу за мостом. Пробегая мимо дома Галины Авдеевны, Виктор споткнулся, но не упал, а еще быстрее рванулся вперед. Пусть смотрит! Пусть! У него нет времени на степенность и важность. У него всего осталось двадцать минут.
Благо, у Анны не было собаки, и он постучал в дверь. Вышла Анина мама, пожилая и очень хмурая и полная женщина. Анна в семье была четвертая и самая младшая, а родителям уже было далеко за пятьдесят. Они поздоровались.
— Я бы хотел видеть Анну, вернее, Анастасию, — сказал Виктор.
— Шел бы ты себе, морячок, на свой корабль, да передал своему другу Юре, который тут в любви распинался, жениться собирался, что поймают его братья Анины — ноги повыдергивают.
— Да что случилось? — спросил удивленно Виктор.
— А то, ты думаешь, шастать месяц по сеновалу — это просто. Весь поселок знает. Дочка наша забрюхатела, от этого твоего Юры. А Сеня, сын мой старший, с Агнево приезжал и рассказал, как этот кобель Юра с сучкой столовской там спутался. Он сначала-то не понял, где его раньше видел, потом вспомнил, как он при нем Анну провожал. Ну, скажи теперь, моряк, что делать. Где этот красавчик?