Судьбы
Шрифт:
Семестр вот-вот закончится, и он вернется в Монте-Карло. После гибели Ганса он с радостью покидал виллу, погруженную в мрачное отчаяние, и сбегал в Париж, где по иронии судьбы пользовался определенным почетом и уважением как человек, потерявший младшего брата. Сокурсники относились к нему с трогательным сочувствием, что Уэйну нравилось, хоть и вызывало некоторое болезненное отвращение. Вина грызла его, наполняя ночи кошмарами. Он наслаждался этой болью, как мазохист наслаждается, надавливая на больной зуб, а жалость профессоров, дающих ему по его просьбе дополнительные задания и при этом печально покачивающих головами, наполняла его извращенной гордостью.
Шел первый час, и несколько минут отдыха, непривычного
Две совсем молоденькие девушки, не больше шестнадцати, сидящие на скамейке, вытаращили глаза, когда он встал, пораженные его ростом. Они уже некоторое время следили за ним, хихикали и обменивались замечаниями, прикрыв рты ладошками. Когда он проходил мимо, они замолчали и благоговейно уставились на него. Уэйн улыбнулся им и с удовольствием заметил, что девчушки покраснели. Он вышел из парка через южные ворота, не обращая внимания на маленькие лодки, плавающие по озеру, пересек бульвар Сен-Мишель и направился к Сорбонне.
В первый год своей учебы в прославленном университете, где он занимался английским и экономикой, Уэйн проделал все положенные студенту вещи: посетил Версаль в грозу, прошелся по Лувру, гадая при этом, что из его сокровищ умудрились спереть коллеги его папаши. Он попробовал настоящий луковый суп в ресторанчике на улице со смешным названием — улица Кота-рыболова. Ел трюфели и форель, и видел знаменитых исполнительниц канкана в злачных местечках, когда-то любимых Тулуз-Лотреком. Иногда он ходил со спутницей, но никогда не приглашал одну и ту же женщину дважды. Он не ограничивал себя в сексе и уже завоевал репутацию пользователя. Он никогда не забывал тот случай с Ирмой, и, хотя теперь уже прекрасно понимал — отец был лишь смущен тем, что его застали во время полового акта, ему так и не удалось избавиться от ощущения, что секс в лучшем случае нечто совсем несущественное, а в худшем — постыдное. Поэтому все его сексуальные встречи были страстными и очень короткими. И он не всегда умел тактично избавиться от любовницы, в чем некоторые его сокурсницы вскоре убедились. Но, разумеется, это не останавливало женщин, пытающихся изменить его, — каждая надеялась, что ей удастся укротить сидящего в нем монстра.
Уэйн поднялся по древним ступенькам Сорбонны и вошел в зал с высоким потолком, на мгновение задержавшись у доски с объявлениями музыкального отделения. Жан-Поль Монтаж следил за ним, сузив глубоко посаженные зеленые глаза. Жан-Поль, сын посла в Турции, в детстве много ездил с родителями по разным странам, где кое-чему научился. Так, от арабов он узнал, что мужчина, не способный содержать женщину, не мужчина. А позволить, чтобы твою женщину соблазнил другой, и вовсе означает потерю лица. А если об этом узнают…
— Говорят, концерт Рахманинова будет великолепен, — сказал он тихо с хищной улыбкой на губах, принимая готовую к нападению стойку. Уэйн резко повернулся. Хватило секунды, чтобы прочесть ярость в глазах Жан-Поля и напряженность, с какой тот двигался. — Жаль, что ты его пропустишь.
Уэйн отступил на шаг, почуяв опасность. Но вроде он не сделал Жан-Полю ничего плохого, он его и не замечал-то никогда. Внезапно в мозгу что-то щелкнуло, и Уэйн вспомнил, что тот был бойфрендом его последней партнерши Жаклин де Поли. Она сказала Уэйну, что у них с Жан-Полем все кончено, но, вероятно, эта сучка соврала. Уэйн оценивающе посмотрел на Жан-Поля, и его губы изогнулись в издевательской ухмылке.
— И почему же я его пропущу? — холодно спросил он, впрочем уже зная ответ. Заведенного
— Потому что ты загремишь в больницу, подонок. — Жан-Поль, тяжело дыша, выплевывал ругательства.
Лицо покраснело, ярость захлестывала его. С быстротой молнии Уэйн со страшной силой ударил его кулаком в живот. Француз согнулся пополам, завопил от боли и упал на колени. Уэйн посмотрел на опущенную черную голову, подумал, не заехать ли ему как следует в челюсть, но отказался от этой соблазнительной мысли. Меньше всего ему хотелось, чтобы его выгнали из университета.
— Убирайся из Парижа, жалкий ублюдок, — тихо произнес он, приподнимая голову Жан-Поля за волосы. Лицо несчастного было белым и потным, глаза потемнели от боли. — Потому что если ты не смоешься, — прошептал Уэйн почти с восторгом, — я тебя прикончу. — Он оттолкнул Жан-Поля с легкостью, с какой собака стряхивает крысу, и ушел, насвистывая отрывок из Рахманинова.
Ранним утром следующего дня он уже выехал из Парижа.
Он ехал по Национальному шоссе домой. Туда, где больше не было Ганса. Где скорее всего не будет матери, отправившейся как обычно на какую-нибудь художественную выставку, встречу с приятельницами, благотворительный базар или поиграть в бридж. Где Вольфганг превратился в старого, согбенного деда. Смерть Ганса сокрушила отца, забрав у него все силы, желание жить, былую надменность. В течение двух недель после похорон Ганса, когда Уэйна переполняло чувство вины и эйфория, он горящими глазами следил за отцом, который не прикасался к еде, но лишь стакан за стаканом осушал виски.
Если отец и изменился, Монте-Карло остался тем же. Подъезжая к расположенной высоко в холмах деревне Ла Тюрби, улочки которой вились серпантином, Уэйн сбросил скорость и вскоре въехал в ворота виллы «Мимоза» — такой белой, что глаза резало. В соответствии с названием вокруг в прекрасно распланированном саду в изобилии цвела мимоза. Он загнал машину в двухъярусный гараж и оставил чемоданы в багажнике. В центре идеальной лужайки перед домом росла юкка, а из двух фонтанов в форме цветов лотоса вверх били водяные струи. Вдали виднелся пруд с золотыми карпами, заросший белыми водяными лилиями.
Из дома вышел Хуан, мажордом-испанец, достал из багажника чемоданы и почтительно приветствовал его.
— Где все? — лениво спросил Уэйн.
Хуан улыбнулся, больше по привычке, чем от удовольствия видеть Уэйна, и сообщил, что отец в казино, а мать обедает с друзьями. Уэйн коротко кивнул и быстро вошел в дом, начав раздеваться, еще не доходя до своей спальни — роскошной комнаты с большим белым ковром, кремовыми стенами и расписанным вручную потолком. Кровать была королевских размеров с кружевной противомоскитной сеткой, что придавало комнате несколько экзотический вид. Раздвижные двери из темного африканского дерева закрывали встроенные шкафы, зеленые жалюзи гармонировали с зеленым покрывалом на кровати и подушками, брошенными на два кожаных кресла. На комоде в хрустальной вазе стояли оранжевые орхидеи, а на балконе легкий морской ветерок наигрывал импровизированную музыку на установленных там морских раковинах.
Уэйн, ослепленный забытой роскошью, принял душ и переоделся, решив остаток дня провести за игрой в мяч в престижном спортивном клубе, членом которого являлся.
Столовой служила круглая комната с белыми стенами, хорошо отполированным деревянным полом и раздвижным столом, где по необходимости можно было усадить тридцать человек. Но этот раз стол был накрыт на троих — розовая льняная скатерть, тарелки из королевского вустеровского сервиза и серебряные приборы. В центре стояли розовые и белые гвоздики и листья папоротника, несколько оживляя обстановку.