Судьбы
Шрифт:
Кайл прикрыл глаза, но тут же резко открыл их, потому что машина начала замедлять ход. Он никогда еще не ездил на «бентли» — этой черной классической машине, борющейся за звание лучшего британского автомобиля. Привыкший к безвкусным, тяжелым, американским машинам, Кайл с восторгом прислушивался к тихому урчанию двигателя и с восхищением рассматривал великолепную внутреннюю отделку из красного дерева. Хотя теперь ему принадлежат несколько гаражей, он любит сам возиться с машинами, не гнушаясь грязной работы. А не имеет ли смысла заняться дома дорогими иностранными марками? — подумал Кайл. Его любовь к машинам осталась неизменной с детства, даже Клариссе не удалось изгнать из его души автомобильного механика.
— Все еще спят в этот забытый Богом час, — заметила Кларисса, когда автомобиль остановился у гостиницы и шофер начал вытаскивать чемоданы из багажника, — так что у нас есть время принять душ и переодеться. Часов в восемь приходи сюда завтракать.
— Договорились.
Кларисса пошла к гостинице, не замечая его горящего и рассерженного взгляда. На ней была накидка из кремового бархата, сколотая у горла огромной старинной брошью-камеей, и тюрбан в тон. Фигура осталась той же — стройной и изящной. Черная сумка — кожаная, итальянская, с золотой пряжкой, макияж — классически скромный, хотя она и стала краситься сильнее, чтобы скрыть приметы надвигающейся старости.
Кайл следил за ней, одновременно и ненавидя, и страстно желая ее. Ничего не изменилось за пятнадцать лет, прошедших с той поры, как он стал ее любовником. Нет, не совсем так. Однажды, лет пять назад, он сделал отчаянную попытку избавиться от нее. Приехал в Чикаго и нанялся водителем автобуса. Он уже решил, что свободен, но однажды, вернувшись домой после ночной смены где-то в пять утра в снимаемую им тесную однокомнатную квартирку с сырыми стенами и подозрением на тараканов, увидел ее там. Она ждала его, разодетая в белый атлас. Аромат ее духов перебивал запах вареной капусты и чеснока, постоянно доносившийся с нижних этажей, и губы ее были сложены в насмешливую улыбку, которая сразу же стала действовать ему на нервы, лишая воли и вызывая эрекцию.
Она медленно раздевалась, давая ему возможность сбежать, но он, естественно, этого не сделал. Стоило ему ее увидеть, как он снова почувствовал, как цепи, эти восхитительные, опасные, ненавистные, сладостные цепи, опять обвиваются вокруг него, приковывая его к месту. Да, у него были девушки, пока он скрывался, две девушки, если быть точным. Он удовлетворил их, но не себя. И тогда он понял, что только Кларисса способна отправить его к головокружительным вершинам. Ему хотелось кричать, бить кулаками о стену, пока на них не выступит кровь.
И когда она разделась перед ним в этой нищей комнатенке, продемонстрировав свое шелковое белье и гладкую ухоженную кожу, он понял, что правда в одном — ему никогда от нее не освободиться… никогда.
Он помнил, как прислонился к двери и на мгновение закрыл глаза от нестерпимой боли, но в этот момент она набросилась на него, как безжалостная тигрица. Ее руки были всюду, губы тоже, и не прошло и пяти минут, как он был глубоко внутри нее, достигая оргазма, заставившего его закричать. Всю ночь они занимались любовью, ругались, дрались, чертыхались и снова любили друг друга. Она ушла утром, побитая, поцарапанная, еле двигающаяся.
Она не оставила ему ни сил, ни желания. Он устало упаковал свои жалкие манатки — два поношенных костюма, купленных с рук, бритвенный прибор и книгу о машинах — и отправился домой. Домой, где его ждал гараж в виде утешительного приза — его собственный гараж. С той поры он открыл еще два гаража, один в Саванне, другой в Далтоне. Переехал в небольшой дом в Атланте. Теперь его руки были ухожены, никаких следов грязи под ногтями. Он стал носить костюмы и галстуки, правильно говорить, научился острить, по крайней мере один раз в неделю обедал в ресторане и завоевал себе репутацию Жеребца Джорджии. И каждую ночь он ждал, не приедет ли она к нему. В дом, стоящий на окраине и выходящий окнами в поле, где не было любопытных соседей.
Так что в самом важном ничего не изменилось.
Машина остановилась перед скромным зданием из кирпича. Кайл легко выбрался из нее и сам достал чемодан из багажника, отмахнувшись от услужливого шофера. На окнах гостиницы, располагавшейся среди небольших частных домов, висели кружевные занавески, большой сад был хорошо ухожен. Кайл вдохнул полной грудью. Никто его здесь не увидит, во всяком случае никто из тех, кто имел значение, — почтенные матроны, жены политиков, художники или организаторы благотворительных акций, которые всегда вертелись вокруг Клариссы, где бы она ни появлялась. Когда он шел по дорожке к двойной двери с матовым стеклом, на губах играла улыбка, но глаза оставались печальными.
Ориел проснулась и обнаружила, что ее мутит от страха. Сегодня премьера. Она быстро оделась и помчалась в столовую. За центральным столом преподаватели пили чай с тостами, обсуждали теорию Платона и сравнивали достижения Шекспира и Марло. Ориел решила обойтись кофе. К ней подошла Бетти, держа тарелку с яичницей и беконом, и вопросительно посмотрела на нее.
— Как ты?
— В ужасе.
— Значит в норме.
Ориел посмотрела, как подруга расправляется с едой, и спросила:
— Ты утром свободна?
— После лекции в университете. А что? Хочешь повторить текст?
Ориел пожала плечами.
— Нет смысла. Знаю, что как ступлю на сцену, так все забуду.
— Чепуха. А этой чего надо?
Ориел оглянулась и увидела подходящую к ним секретаршу декана.
— Мисс Сомервилл? — Ориел кивнула, и женщина сообщила, что приехала ее мать и желает с ней повидаться.
Ориел нашла мать в своей комнате. Кларисса встала навстречу дочери. Выглядела она шикарно и экзотично и совершенно не вписывалась в интерьер студенческой неубранной комнаты. Кларисса улыбнулась и протянула руки.
— Мама! — Ориел обняла ее и поцеловала. — Почему ты меня не предупредила о приезде? Господи, как же я нервничаю! — Она подвела мать к постели. — Садись. Как там папа?
Кир шел по коридору к ее комнате, осторожно оглядываясь по сторонам — не видит ли его кто. Он знал, что она нервничает, но, заслышав женские голоса, остановился в нерешительности.
— Я приехала не только чтобы посмотреть спектакль, дорогая, — сказала Кларисса, нервно дергая за концы своего капюшона.