Судьбы
Шрифт:
— Вера, это деньги и перспектива. Я решил.
— Ну, если решил…
— Ты против?
— Я против лучшего сада для сына? Издеваешься? Нет, Саша, я не против. Только я считаю, что это жертва, а жертвы мне не нравятся, особенно процесс жертвоприношения.
— Ты почему не ешь?
— Сын спит.
— Так положи в манеж, пусть там спит. Опять голодовку устраиваешь?
— У меня лишний вес.
— У тебя всегда был лишний вес, и что? Я не люблю, когда кости в меня впиваются.
— До костей мне надо скинуть килограмм двадцать.
— Совсем
Она знала, что спорить совершенно бесполезно, и положила себе в тарелку жаркое. Ела и внимательно смотрела за его выражением лица. А он думал, и его неудовольствие своими мыслями проявлялось в его глазах. Но он больше не произнес ни слова, а ему тоже дала ему время все взвесить и подумать.
Вера была против репродуктологии. И вовсе не потому, что она ей не нравилась. Нравилась, и была бы возможность, сама бы туда побежала. Так ее привлекала эта область медицины. Но Саше — нет, это не его. Вот ночные дежурства, экстренная гинекология — это его. Там адреналин, там самоутверждение, там спасение жизней, там соперничество с самим создателем за жизни и за души. Вот эта стихия его. А спокойствие — не его. Еще, не дай Бог, пить начнет.
Так они ни о чем и не разговаривали. Каждый переваривал информацию по отдельности. Нет, не для того, чтобы остаться при своем мнении, а чтобы завтра доказать свою правоту и принять совместное решение, потому что это решение будет влиять на их жизни.
Утром он ушел, а она заболела. Температура поднялась, знобит, горло болит. И Данька канючит, с рук не слезает. Напилась микстур и таблеток. Ребенка с собой в постель положила. А Саши нет и нет. Уже давно рабочий день закончился, а его все нет.
Наконец услышала звук поворачивающегося ключа. Но встать сил не было.
— Вераш, что случилось?
— Заболела, простыла.
— Данька?
— Все норм. Но он со мной. Что ты так поздно?
— У сотрудницы из терапии сын умер. Надо было соболезнование выразить. Женщина такая хорошая, а сын прям красавец на фото.
— Отчего? Молодой?
— Тридцать лет всего. Упал с двенадцатого этажа с балкона, а может, столкнули.
— Асан? — она села на кровати.
— Да. Господи, ты знала его?
— Мы дружили в институте. В одной группе учились. А Танька? Жива?
— Ты про его жену? Ты и ее знаешь? У нас она в токсикологии с передозом. Девочку сестра его забрала, говорит, давно уже. В музыкальную школу она ее водит. Верочка, вот я дурак.
Она рыдала, забыв про температуру, представить, что Асана больше нет, было просто невыносимо.
— Когда похороны? — спросила всхлипывая она.
— Завтра. Но я работаю, не пойду, все равно в закрытом гробу. Ты не пойдешь. Я итак, идиот, не понял. Там сокурсники были. Ерлан еще сказал: «Верке не говорите, она только родила». А я даже не сопоставил с тобой. Прости, родная.
— Да ты-то причем!
— Саша, страшно-то как… Он мне всегда все рассказывал, мы с ним всеми проблемами делились, а потом пути разошлись… Я осудила его, даже не его, а Таньку, и забыла за всеми своими
Он обнял ее и качал, как ребенка. Что мог сказать? Ничего. Не была она виновата в судьбе Асана, а в его смерти так и подавно. Но боль и чувство вины были неподдельными, и ничего с этим нельзя было поделать. Он был ее другом и даже мертвым оставался им. Она ничего не могла изменить, никто не мог…
Сыном он занимался сам, Вера лежала и плакала в подушку, а потом уснула. А он все думал, как ей сказать, что решил не уходить из скорой. Как объяснить, что любит свои дежурства и любит экстренную помощь. Что не сможет спокойно работать в тихом месте. Не сможет, и все, и никакая диссертация ему не нужна. Он практик, просто практик.
Думал о том, как все не вовремя и как ей это объяснить. Ведь видеть ее будет так же редко и ночевать с ней тоже редко. И зарплата меньше, намного меньше.
Так и не придумал, как же ей это все сказать, чтобы не казалось, что работу любит больше, чем ее.
Лег спать. Проснулся среди ночи, и снова думы.
— Саш, ты спишь? — раздался голос жены.
— Нет.
— Прости, что я так отреагировала.
— Да я понимаю. Мне говорить тебе не надо было. Он друг твой, и ребята вспоминали, что вы дружили. Я не понял, что они о тебе говорят, не понял, и все.
— Уже ничего не вернешь. Саш, не делай глупости, не уходи из скорой. Я подумала, взвесила. Переживем мы без тех денег. Я на работу пойду, заработаю. Скорая — это твое.Ты не сможешь жить иначе, а жертвы не нужны. Ты сам потом будешь нервничать, дергаться и все проклинать. Не надо себя ломать. Собой надо оставаться всегда.
А он улыбался. Какая же все-таки она у него умница.
====== Вопросы ======
Звонок в дверь. Вера глянула на часы. Для Саши немного рано. Но рабочий день окончен. Просто он задерживается всегда. Так хотелось, чтобы это был он.
За время своего сидения дома с малышом Вере казалось, что она одичала и даже разговаривать разучилась. А с кем ей было разговоры вести? С сыном — так он пока не говорил, только «мама», «папа» и «на». Причем «на» — это его. Он так просился на руки и просил игрушки, и печенье, и все, все, все. Все его желания умещались в одно единственное слово — НА. Так и жили. Оля иногда звонила по телефону. Она занималась ремонтом в квартире, но сама, потому что нанимать денег не было, а помочь было некому.
Но вернемся к звонку в двери. Сын успел первым и уже колотил ручками в дверь, ожидая отца. Вера взяла его на руки и открыла.
Женщину, стоявшую перед ней, она узнала сразу, она ее очень хорошо разглядела в альбоме с первой свадьбы ее мужа.
— Добрый вечер! Александр Романов здесь живет?
— Да. Что Вы хотели? Его еще нет с работы.
— Поговорить хотела. Нам есть о чем поговорить.
Вера пригласила ее в дом. Она расположилась на диване. Вера с ней, принесла чай, поставила конфеты.