Судебная петля. Секретная история политических процессов на Западе
Шрифт:
Со слов французского публициста аббата де Прадта, находившегося тогда в эмиграции в Бельгии, стало известно, что видный австрийский дипломат граф Мерси д’Аржанто вскоре после 9 термидора вздыхал: «Какая жалость, что господин Робеспьер не прожил еще несколько недель: он стал бы хозяином Франции, император мой государь признал бы его как главу правительства, и мы сразу заключили бы мир» [452] . Надо лишь добавить, что эти сведения переданы опять-таки Монгайяром, который утверждал, что Робеспьер «поддерживал тайные связи с кабинетами Вены и Лондона, а также с братом казненного короля, будущим Людовиком XVII, в Хэме» [453] .
452
Montgaillard M. R. Souvenirs. Р. 207.
453
Ibid. Р. 208.
В мемуарах прусского министра Гардеиберга, изданных в 1828 г., говорится о том, что к лету 1794 г. в Вене и Лондоне возникло убеждение относительно
В письме к д’Антрегу от 14 термидора (оно написано симпатическими чернилами и ныне только лишь частично поддается прочтению) роялистские агенты утверждали, имея надежный, по их мнению, источник информации, что Робеспьер якобы готовился к заключению мира с Австрией, который предусматривал возведение на трон дофина, при котором сам Робеспьер занял бы пост регента. Роялистское подполье крайне враждебно относилось к этому плану, считая, что он противоречит интересам бурбонских принцев и эмигрантов. В письме отмечалось, что для осуществления этого плана Робеспьер пытался заменить члена Комитета общественного спасения Карно на посту руководителя военными операциями. Последнее, возможно, соответствовало действительности, поскольку позднее на допросе сторонника Неподкупного Симона Дюпле спрашивали, что ему известно о намерении Робеспьера руководить армиями [454] .
454
Ollivier A. Saint-Just… Р. 578–579.
Совсем не обязательно верить всем слухам о планах Робеспьера, чтобы не отвергать сведений о его секретных переговорах с целью положить конец войне. Возможно, сожаления о гибели Робеспьера высказывались в связи с тем, что он был известен как сторонник оборонительной и противник завоевательной войны. Эти настроения проникли даже в печать. Английская «Таймс» через три недели после 9 термидора писала о том, что Робеспьер мог рассчитывать на долгое пребывание у власти, что он был неподкупен, но политика террора породила массу врагов, а как обходиться без него, «стремясь стать руководителем революционного правительства, которое может существовать только в бурях и борьбе фракций» [455] . Газета осуждала не Робеспьера, а революционное правление, вынуждавшее Неподкупного прибегать к террористическим актам. Историк А. Оливье, доверяя ходившим слухам, даже делает вывод: «Все заставляет думать, что Робеспьер действительно помышлял о подписании мира и признании королем Людовика XVII» [456] .
455
Ibid. Р. 583.
456
Ibid. Р. 582.
Один из авторов «экстравагантных» «непризнанных» гипотез касательно загадок революционного времени, А. Луиго, писал: «Робеспьера после его смерти обвиняли в тирании именно те, кто поклялись умертвить его без всяких оснований. На деле поведение Робеспьера значительно лучше объясняется государственной тайной, которую он должен был сохранять внутри Комитета на протяжении немногим более двух месяцев с целью избежать постоянной утечки сведений за границу» [457] . Суть концепции Луиго в том, что Робеспьер был связан с роялистским заговорщиком бароном де Батцем и спасал его от преследования, поскольку тот был агентом «группы давления» в Берлине, с которой Неподкупный вел переговоры о мире! По мнению А. Луиго, Робеспьер использовал Монгайяра для переговоров с Австрией, которые служили лишь прикрытием переговоров с Пруссией, проводившихся через Баше и банкира Перрего, с прусским послом в Швейцарии Гарденбергом. Луиго утверждает, что М.-А. Бодо раскрыл факт переговоров Робеспьера с англичанами, которые проводили члены оккультного ордена розенкрейцеров Эдуард Сертон и Бернард Боген (орден имел в то время немало приверженцев в придворных и правительственных кругах Пруссии).
457
Louigot A. Baudot… Р. 27.
Многое из сведений о тайной дипломатии Робеспьера пока не может быть подтверждено документально и основано на пересказе слухов или даже на сознательных инсинуациях. А почва для них создавалась уже тем, что одни члены правительственных комитетов — каковы бы ни были их побуждения и цели — вели свою собственную секретную дипломатию втайне от других, когда единство правительства все более подрывалось внутренними разногласиями. Обнародование же данных о таких переговорах или даже просто сообщение о них под строжайшей тайной присяжным Революционного трибунала стало удобным средством повлиять на тех из них, кто колебался при вынесении смертных приговоров, тем более что большинство остальных обвинений были заведомо вымышленными.
Надо лишь иметь в виду, что тайная дипломатия Дантона и Робеспьера была далеко не единственным каналом связи между влиятельными политиками в Париже и дипломатами неприятельских государств и роялистской агентурой. Но об этом ниже.
Мифология заговоров
Депутат Конвента якобинец Левассер, вернувшись с фронта еще в середине сентября 1793 г., обнаружил разительные перемены — прежде единая Гора была расколота на множество фракций, которые вели между собой тайную войну как против действительных, так и против воображаемых противников. «Историк, — пишет известный английский исследователь профессор Норман Хеймпсон, — находится в еще более невыгодном положении, поскольку многое из того, что тогда говорилось, никогда не было занесено на бумагу, а то, что было записано, благоразумно подвергалось уничтожению. Политические вопросы переплетались со множеством личных раздоров, и союзники в одном вопросе могли быть врагами в другом. Происходили переходы из одной группировки e другую, для обеспечения поддержки оппонентов применяли подкуп или, возможно, шантаж. Коррупция пересекала политические разграничения, внося замешательство. Воздух был сгущен обвинениями в измене, многие из которых выдвигались всерьез и даже могли соответствовать истине. Письменные свидетельства всего этого в лучшем случае фрагментарны, часто сознательно наводят на ложный след или отражают искреннее заблуждение» [458] .
458
Hampson N. Danton. P. 138.
В конце 1793 и в начале 1794 г. атаки на революционное правительство внутри якобинского лагеря велись с двух сторон: справа — из лагеря сторонников Дантона («снисходительных»), которые отражали настроения влиятельных слоев буржуазии, все более тяготившихся политикой террора, жесткого административного регулирования в экономических вопросах, реквизициями и максимумом, и слева — со стороны того крыла якобинцев, ядро которого составляли вожди клуба кордельеров и которые преобладали в руководстве Парижской коммуны. Они отчасти выражали недовольство народных масс ограниченностью социальных мероприятий правительства, нацеленных на улучшение положения неимущих слоев населения, политикой жесткого ограничения заработной платы. Поскольку, однако, эта критика слева велась и теми идейными вождями санкюлотов, которые осуждали диктаторский характер власти революционного правительства, их выступления против ограниченности социальной политики якобинцев, защиту интересов народных низов возможно было представить как поход против Республики, смыкавшийся с действиями роялистского подполья. Так именно и поступило якобинское правительство, когда приступило к ликвидации санкюлотской оппозиции весной 1794 г. Но на рубеже 1793 и 1794 гг. состав группировок еще далеко не сложился. Будущие дантонисты Эро де Сешель, Жюльен из Тулузы, Шабо считались «ультралевыми», «эбертистами» по позднейшей терминологии. Дантонист Фабр д’Эглантин обвинял дантониста Эро де Сешеля в интригах против Дантона, а сам Дантон подумывал о блокировании с Эбером.
В данной связи надо особо остановиться на роли плебейских выступлений. Нельзя при этом забывать об облике тогдашней плебейской массы с ее бесконечно тяжелыми, поистине беспросветными условиями жизни и труда; разделением на различные прослойки, нередко с далеко не одинаковыми интересами и отсутствием поэтому единого классового сознания; низким образовательным уровнем; сохранением многих предрассудков и иллюзий, позволяющих нередко с готовностью следовать сомнительным или даже прямо авантюристическим призывам и лозунгам. Среди этой массы имелась большая прослойка люмпен-пролетарских элементов — «пассивный продукт гниения… слоев старого общества» [459] , «массовое существование которых после падения средневекового строя предшествовало массовому образованию обыкновенного пролетариата» [460] . Эта прослойка, вовлекаемая общим порывом народа в революционный лагерь, являлась питательной почвой для различных эксцессов, для перерождения неизбежного применения насилия против старых господствующих классов в бессмысленные погромы, трансформировала политические выступления санкюлотерии против ее классовых врагов в расправу над случайно подвернувшимися под руку людьми. Они были, говоря словами Маркса, способны «на величайшее геройство и самопожертвование, но вместе с тем и на самые низкие разбойничьи поступки и на самую грязную продажность» [461] .
459
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 434.
460
Там же. Т. 3. С. 189.
461
Там же. Т. 7. С. 23.
Революционная активность трудящейся массы в масштабах всей Франции, и особенно в Париже, была той силой, которая плебейскими методами осуществляла задачи буржуазной революции, в том числе и тогда, когда временно заводила эту революцию за ее исторически возможные пределы. Напротив, эксцессы, творившиеся люмпен-пролетарскими элементами, никак не двигали вперед революционный процесс, скорее отталкивали от революции колеблющихся. И те же люмпен-пролетарские элементы при изменившейся обстановке пополняли ряды контрреволюционных банд, превращались в орудие буржуазной и феодальной монархической контрреволюции. В годы Великой французской революции не было недостатка в сознательных и бессознательных попытках употребить люмпен-пролетарские элементы в целях, далеких от революции. Иногда такие попытки диктовались и личными, карьеристскими мотивами тех или иных вожаков толпы, подыгрывавших для приобретения влияния на нее, втравливая ее в действия, причинявшие вред ее действительным интересам. Этой тактики не были чужды и некоторые якобинские политики, тоже подыгрывавшие настроениям наименее сознательной части санкюлотов. Немалое число таких политиков пополнили ряды участников переворота 9 термидора, а потом были в числе тех, кто собирался выдать Республику Бурбонам. Потенциально подобные демагоги были готовы к этой роли еще тогда, когда числились в рядах крайних революционеров