Суета сует. Бегство из Вампирского Узла
Шрифт:
— А ты тоже не можешь нормально общаться с живыми.
— Тебе не хватает любви.
— В жопу любовь. У меня ее никогда не было, да и теперь она мне не нужна.
— Если ты протянешь достаточно долго, к тебе придет сострадание. И любовь. Я знаю. Так было со мной. В плену у вечности возможно все.
— У меня нет времени на всю эту чушь. Давай, Тимми, пора начинать.
— Что начинать?
— Всему свое время, братишка.
— Хит станет вампиром?
— Ты задаешь слишком много вопросов, черт побери, давай танцуй! Иисус смотрит на нас. Мы должны вместе продолжить твой тур. Может быть, даже потом забабахаем новый альбомчик.
— Да пошел
Они танцевали. И на этот раз Тимми не подал сигнал музыкантам, и они перешли к финальной части. И началось... Это была та самая часть, в которой и были задействованы все спецэффекты. Мертвая женщина высотой с десятиэтажный дом — сошедшая с громадной репродукции картины МакКендлза — начала свой морфинг. Каждое преобразование сопровождалось пронзительными воплями восторженной толпы. Вот она превратилась во взбешенного леопарда. Вихрь. И вот на сцене — Дороти, которая уже превращается в огромного льва. Истошные вопли. Множественный оргазм десятитысячной толпы.
— Смотри! — кричал ему Эйнджел. — Сколько энергии в этой толпе! Мы можем выпить ее и насытиться. И тогда мы с тобой сможем управлять всем, что происходит вокруг!
Огромные руки протянулись к зрителям, лазерные лучи высекали блескучие искры из этих призрачных рук. Одна рука была чуть правее Тимми, другая — слева от Эйнджела. Они оба словно окунулись в трепетный океан искр. И в этом океане света Тимми увидел, как Пи-Джей встал, держа Хит на руках... нежно и бережно, насколько это вообще возможно для человека, потерявшего свою единственную любовь... он целовал ее холодные мертвые губы, словно страдающий от безнадежной любви голливудский монстр...
— Пи-Джей! — крикнул Тимми. — Тебе тоже пора уходить...
— Уже иду! — прокричал он в ответ и нырнул в люк, унося с собой Хит.
Мир превратился в смерч, в самом центре которого стояли Тимми и Эйнджел. Иллюзорные руки словно играли в «веревочку» и вот-вот должны были поглотить их в себе. Тимми слышал рев толпы, но он доносился словно издалека... такое ощущение, что ты несешься в машине по шоссе вдоль Восточного побережья, все окна открыты, и музыка в магнитофоне орет на полную громкость. У нас с Эйнджелом осталось одно незаконченное дело, подумал он, которое мы должны завершить вместе.
— Я ухожу, — сказал Эйнджел.
— Куда?
— Найдешь меня сам.
— Просто скажи, где мне тебя найти. Я хочу покончить со всем этим не меньше, чем ты.
Эйнджел притронулся пальцем к его губам.
— Ты бросаешь мне вызов, Тимми? Мне, мне, мне?! Ты, может, забыл, что теперь ты всего лишь маленький мальчик? Ты больше не можешь обернуться ветром или превратиться в ворона или в волка. Не можешь просочиться туманом сквозь замочную скважину. Или завладеть разумом девчонки, которая в тысячах миль от тебя, довести ее до безумия, сожрать ее душу, поменять местами каждую молекулу в ее теле и воплотиться в ней... кстати, этому трюку ты так и не выучился за все свои две тысячи лет. Я впитал в себя тайны Востока. Я знаю такие приемы, которые ты пропустил. Теперь я могу делать все, что когда-то мог ты. И даже больше.
— Но появляться при свете дня ты не можешь.
— Могу!
— Докажи.
— Ладно, ладно, я все еще связан парой-тройкой идиотских суеверий. Зато мой член работает так, как надо.
— Давай со всем этим закончим.
— Мы не можем закончить. Ты же хочешь спасти своих друзей, да? Этот хренов индеец, застрявший в своих видениях, где верх — это низ и наоборот. И девчонка. Она бессмертна — до тех пор, пока ты не покончишь со всеми такими, как я. Да, и тебе разве не интересно, что случилось с Лораном МакКендлзом? Это длинная история, Тимми. Расскажу все как было, но как-нибудь в другой раз.
И тут вспыхнул свет...
Боже, сколько света... пространство как будто взорвалось светом, свет проникал в самые отдаленные уголки мозга, не помогало даже закрыть глаза... свет проникал сквозь веки, как бы сильно ты ни жмурился... свет свет свет свет...
А потом — тьма.
Под сценой. Потайной люк.
Зрители словно сошли с ума. Он слышал их вопли там, наверху. Топот ног, треск разламываемых динамиков. Жесткий голос в громкоговорителях стадиона. Выстрелы. Толпа разошлась не на шутку.
Теперь он начал кое-что различать. В каморке под сценой было темно и душно из-за высокой влажности. Никакого света. Но рядом с ним было два человека. Один — живой, другой — мертвый.
— Пи-Джей, — прошептал он.
— Я убил ее, — сказал Пи-Джей.
— Пи-Джей, ты же знаешь, что все было совсем не так...
— Я сделал, что должен был сделать! Но как я мог объяснить это ей... а завтра ночью она проснется уже вампиром... И я должен забить кол ей в сердце, и, знаешь, это так больно, так больно...
— Нет, Пи-Джей, не надо. Не делай этого. У нас есть выход. И Эйнджел хочет, чтобы я все сделал именно так. Может быть... я смогу сделать так, что Хит станет... ценой за то, что Эйнджел хочет от меня.
— Какой ценой? Он не сможет ее оживить! — Пи-Джей заплакал. Тимми даже и не пытался его успокоить, потому что и сам в это не верил. За две тысячи лет он узнал только один способ, как воскресить человека из мертвых.
И теперь, думал он, я — человек.
И как мы это сделали?
Память: 1889
Один из «особых» званых вечеров герцога Кларенса: полночь, комната, наспех снятая в какой-то малопосещаемой ресторации, красное вино, икра и беседы совершенно неаристократического свойства.
На выбор: опиум, гашиш и даже недавно вошедший в моду кокаин. Никаких запретов — ни на что. Противоестественные наклонности герцога не только терпели — их чуть ли не превозносили. На эти званые вечера приглашали тех, у кого были секреты еще более темные, чем у него самого: Чарльз Алджернон Суинберн — забавный маленький поэт из Итонского колледжа, который обычно никак не мог кончить без хорошей порки розгами; частный сыщик, которого все звали Холмсом, большой охотник до белого порошка; Оскар Уайльд и лорд Альфред Дуглас, которому первому пришла в голову мысль пригласить мальчика на встречу в «узком кругу друзей». Здесь были еще и мальчишки-посыльные, однако они пришли сюда явно не для того, чтобы передать какие-то сообщения, если судить по тому, как они сидели в фривольных позах, развалившись в креслах и на диванах в гостиной, куда пускали только по условному тайному стуку: тема судьбы из Пятой симфонии Бетховена. Собственно, ее только что и отстучали. Причем по второму разу. Мальчик встрепенулся. Это был сам мистер Стокер, который, как правило, брезговал посещением подобных сборищ, хотя большинство членов этого «тайного общества» просто бредили им, а некоторые были и вовсе им одержимы. Неужели он все-таки поступился своими принципами или ему просто хотелось услышать еще одну историю Себастьяна?