Суета сует
Шрифт:
После лекций я потолкался у кассы предварительной продажи. Раздобыл билеты на вечер и пришел на место встречи в условленное время. Минута в минуту. Ну, может, и не совсем минута в минуту. Но и не так чтобы уж рано. Я умею себя приструнить. На каких-то десять минут я пришел раньше.
Я пришел и остановился на углу двух улиц. Я стоял на одном углу, а тут их еще три таких угла. Это я сообразил только сейчас. Раньше мне не приходило в голову. Я назвал ей угол вообще. Теперь неизвестно, какой из четырех выберет она. Может, у нас разные вкусы. Я раскинул мозгами и нашел выход. Определил точку, общую для всех углов. Оно оказалась
Она подошла ко мне и застенчиво покраснела. Я исподтишка оглядел ее. Она ради меня надела новенькое платье из черной тафты. И умопомрачительно узкие туфли. В них не очень-то ей удобно. Но она терпит специально из-за меня.
До сеанса было полтора часа, и мы побрели в сторону парка. После некоторых усилий я наладил разговор. И тут Женя разговорилась. Рассказала свою биографию до малейших подробностей. Как-то так у нее получилось, что она стала откровенной. Ее с матерью бросил отец и укатил во Владивосток. Даже это не утаила она. Видно, железное я внушал доверие, если она начала исповедоваться. В общем, она говорит, а глазенки ее так и блестят.
Подошли к парку, и я показал часы. Великолепные у меня часы — светящиеся. Я показал на зеленоватые стрелки — мол, еще целый час до сеанса. Она посмотрела на часы, подумала и нерешительно сказала:
— Извините, но я не пойду в кино.
— Почему?!
— Болит голова.
Причина серьезная. Тут уж действительно не до кино. Придется отложить до следующего раза. Я так и сказал. Больше того, я предложил взять в аптеке цитрамон. Но Женя отказалась. Цитрамон не помогает ей.
Как только я сказал, что в кино не пойдем, Женя повеселела и перешла к студенческому периоду своей жизни. Рассказывает разные случаи и смеется. Потом запрыгала на одной ноге. Весело так, будто головная боль для нее — большая радость. И меня осенило: она притворяется. Вовсе не болит голова. Просто она решила испытать на мне свою женскую силу. Намерилась взять меня под башмак. Вернее, под изящную туфельку тридцать четвертого размера. Этакую с каблучком-гвоэдиком.
Я догадался, в чем дело, и пожал плечами. Бедная, наивная Женя! Она не имеет понятия о моей выдержке. Жене явно не повезло. Для такой цели ей поискать бы кого-нибудь другого.
Мы повернули от парка назад, и, когда проходили мимо кинотеатра, я напомнил:
— Еще сорок минут. Может, пойдем?
— Нет, нет!
А по глазам видно: хочет пойти. Могла бы отказаться от затеи с больной головой. Да отступать поздно, из-за принципа.
— Проводите меня домой. Потом пойдете в кино. Успеете, — прошептала она упавшим голосом.
Я еле расслышал. Это было как дуновение. Едва уловимое движение воздуха, щемящее сердце. Но я взял себя в железные руки. Крепко так взял.
— Добро, — сказал я бодро и отвел ее домой.
Там, возле подъезда, я спросил еще раз:
— Может, пойдем все-таки? Надо же посмотреть фильм.
— Нет, нет! — чуть ли не закричала она. — А вы ступайте. Опоздаете.
— Бегу. Иначе и вправду опоздаю. До завтра! В восемь вечера зайду. Хорошо?
— Хорошо!
Я побежал, как меня учили в спортивной секции, прижав локти и выбрасывая ноги далеко вперед. Дабы она видела, что я вполне владею собой. Честно-то говоря,
Завтрашнего вечера я едва дождался. В восемь часов я прошагал через длиннющий коридор. Женщины-соседки стояли шпалерой возле своих газовых плит. Пока я шагал, нервы мои немного распустились. Сердце заколотилось ни с того ни с сего. Дыхание стало учащенным, и вдобавок заныло в животе. Я уж молчу о коленках. Я остановился перед дверью Тихомировых и привел себя в порядок. Духовно. Только после этого постучал. Вышла пожилая женщина с добрым лицом и осведомилась:
— Вы Лева?
— Да. Я Лева.
— Женечка ушла в кино.
Я смотрел на женщину бестолково. Она на меня — добродушно.
— Что передать Женечке?
— Ни... ничего... До свидания.
— До свидания.
Я ужасно долго шел назад по коридору, и соседки с любопытством взирали на меня. И шептались. Конечно, они сообразили, в чем дело. У них на такие случаи нюх. Я был возмущен. Мы взрослые люди. Не дети. Какая несерьезность! Если не нравлюсь, скажи прямо в лицо. Откровенно и мужественно.
Я хотел высказать Жене это. Я увидел ее тут же, в двух кварталах от дома. Она бежала, и вид у нее был встревоженный. Она бежала по той стороне улицы. Над ней раскачивался свет фонарей. Каблучки туфель отчаянно стучали по каменным плиткам тротуара. Я стоял в тени дерева, и Женя не заметила меня. Она торопилась. Она спешила ко мне. Я догадался сразу и хотел окликнуть. Но не понадеялся на нервы. Они тогда еще не были достаточно тренированы. До нужной прочности. И я промолчал.
Утром я встретил ее в институте и не поздоровался. Прошел мимо и бровью не повел. Это было глупо. Я хотел исправиться на другой день. Но и на другой день повторилось то же самое. И так случалось каждый раз, когда я встречал Женю. Пока она не уехала во Владивосток. Она и мать помирились с ее отцом. Тот вызвал их к себе.
В день отъезда мы столкнулись с Женей у входа в институт. Я знал об отъезде от ребят и все же не выдавил ни звука. Не пойму до сих пор, что со мной произошло. Возможно, я перетренировал нервы, и они теперь сильнее меня.
Как-то в шашлычной я поведал Кириллу историю с головной болью и билетами в кино. Кирилл медленно отодвинул тарелку в сторону, оперся грудью о стол и выпалил единым духом:
— Идиот! Это же поэзия. Это же немного «Алые паруса» Грина. Это же повесть о крошечном милом капризе юной девушки. Ты понимаешь, у нее никогда не было кавалера. Ей неведом вкус женской власти. Безобидной, нежной власти над огромным мужчиной. И вот, когда бог послал кавалера, она робко решила попробовать свои чары. Откуда бедной девчонке было знать, что ей подвернулся олух! Дубина!
Он начал высокопарно, а потом стал просто орать. Он кипел от негодования. Может, он в чем-то и был прав, все же я сказал:
— Не горячись. Спокойнее. Добивайся, чтобы пульс бил только шестьдесят ударов. Не больше. Лучше пусть будет меньше.
С нами сидел медик Жуков. Мы пригласили его пообедать. По каким причинам, известно. Он и теперь, подняв глаза в потолок, прикидывал, сколько калорий в чахохбили, которое мы съели. Я призвал его в свидетели.
— Нормальный пульс — это основное в жизни. Подтверди, Жуков!