Сугомак не сердится
Шрифт:
— Поглядим, что творится на белом свете, поглядим, — и развернул «Правду». Он перечитал заголовки, напал на какую-то интересную статью и, читая про себя, вслух комментировал:
— Ого! Вот это правильно. По-нашему!
Девушка то и дело поглядывала в поле. Когда комбайнеры появились, она радостно улыбнулась. Один из них был среднего роста, плечист, в замасленном комбинезоне, без кепки, подстриженный накоротко, под бокс. То был Семенов. Черная жирная полоса наискосок пересекла его щеку. Его помощник — Иван Чувячкин был ниже ростом со смоляной челкой на лбу.
Семенов
— Наливай!
— Вымойся, — с укором сказала та. — Ведь грязный. Вода в котелке.
Семенов презрительно сжал тонкие губы, кинул на девушку колкий взгляд. Она пристально посмотрела на него. Семенов смутился и нехотя поднялся.
— Так его, Лена, приучай к дисциплине, — отозвался Чувячкин и, подойдя ближе, подмигнул: — Покруче с ним. Он тебя боится.
— И ты вымойся! Не чище своего дружка, — возразила Лена, густо краснея.
— Да? — удивился Чувячкин и почесал затылок. — А трюмо не захватила?
— Брось зубоскалить, Иван, — оборвал его Семенов. — Полей-ка лучше.
Чувячкин взял кружку и стал лить воду на широкие ладони товарища. Семенов фыркал и подгонял:
— Лей, лей!
Чувячкин вылил кружку холодной воды за шиворот Семенову. Тот взвыл, быстро распрямился и вцепился в Ивановы бока мертвой хваткой. Чувячкин присмирел и попросил:
— Я пошутил. Больше не буду. Полей мне.
— Я тебе полью! — пригрозил Семенов, однако кружку у Ивана взял и стал лить воду на его руки.
Лена испугалась за Николая, когда он вылил Семенову за шиворот кружку холодной воды. Но Семенов не рассердился на товарища, и ей сделалось смешно. Дядя Тимофей оторвался от газеты, посмотрел на парней поверх очков, покачал головой и снова углубился в чтение. Он уже добрался до районной газеты.
— Ого! — воскликнул он минутой позже.
— Так его! — отозвался Чувячкин. — Я его давно знаю!
Лена беспокойно взглянула на Семенова. Николай, небрежно бросив полотенце на плечо товарищу, лег у края брезента. Лена налила комбайнеру полную миску борща. Чувячкин, утираясь, подошел к костру и, заглянув через плечо дяди Тимофея в газету, спросил:
— Там Волгу с Миассом еще не думают соединить?
Дядя Тимофей снял очки, спрятал в телогрейку.
— Соединят, если понадобится, — серьезно ответил он, подвигаясь к брезенту. — На, почитай. Полезно!
Чувячкин присел у костра и жадно стал читать.
— Ты не задерживайся, — предупредил его Семенов. — Пока светло, надо закончить регулировку.
— Я одним глазом!
— В оба смотри, вернее будет, — сказал дядя Тимофей и обратился к Лене. — Молодец, Лена! Правильно ты их.
Семенов не донес до рта кусок хлеба, смутно догадываясь, за что дядя Тимофей похвалил Лену. Потом он перевел взгляд на девушку, тяжелый, пристальный. Лена резала хлеб и не подала виду, что чувствует этот взгляд. Семенов бросил надкусанный кусок на брезент, поднялся, подошел к Чувячкину, который внимательно читал газету.
— А ну, дай! — и Семенов взял у Ивана газету.
— «Героический» экипаж Николая Семенова опозорился на весь район! — почесал затылок
Семенов быстро читал заметку о том, что он, Николай Семенов, со своим помощником Иваном Чувячкиным работает не в полную меру своих сил. Тогда как другие комбайнеры предельно используют время, он, Николай Семенов, останавливает самоходный комбайн еще засветло, а по утрам убирать начинает поздно. Ночами Семенова и Чувячкина можно найти где угодно, только не в поле. А дорогое время уборки уходит. Правление колхоза не раз делало Семенову замечание, но это на него не действует. Долго ли еще правление будет с ними нянчиться и думает ли Николай Семенов и Иван Чувячкин работать по-настоящему, как работают лучшие комбайнеры района? И в конце подпись: «Елена Сухова, колхозница сельхозартели «Путь к коммунизму».
Семенов опустил газету и несколько минут стоял неподвижно, глядя на потемневшие кусты, за которыми пофыркивал меринок. Множество разнообразных мыслей родилось и исчезло в эту минуту в голове у комбайнера. Он сам себе не ответил бы, почему так получается. В самом деле, чем он хуже того же комбайнера Поспелова, которого хвалят почти в каждой газете и про которого председатель колхоза уши прожужжал Николаю? А Поспелов — ровесник, вместе на курсах учились и помощник у него хуже, чем Чувячкин, которого хоть сейчас на комбайн ставь!
Однако одна мысль перешибла остальные: это написала Лена! Девчонка! Семенов повернулся. Лена в это время наклонилась над бидоном. Из-под берета на шею упали два завитка волос и покачивались в такт движениям. Семенов обратил внимание именно на эти завитки, на которых трепетно играли отблески костра, на тонкую шею девушки и… почему-то не сказал ей тех обидных слов, которые готовы были сорваться с языка. Лена выпрямилась и встретилась взглядом с Николаем, потупила глаза. Какой он большой и красивый, этот нелюдимый, непонятный Николай. Молчание затянулось и стало неловким. Лена снова подняла глаза и только тут заметила, что все трое смотрят на нее.
— Да что вы на меня уставились, в самом деле! — сжав кулачки, выкрикнула Лена.
Чувячкин попросил каши. Дядя Тимофей не то смущенно, не то по привычке кивнул головой и склонился над миской.
Семенов, тяжело ступая, подошел к Лене.
— Сказал бы я тебе, — процедил он сквозь зубы, но совсем не зло и не веско, как того хотел, — только поберегу для другого раза. Ясно тебе, писательница?
Семенов загородил своей широкой спиной Лену, и дядя Тимофей подумал, что Николай может сейчас выкинуть какую-нибудь штуку, и встал.
А в это время заорал Чувячкин:
— Караул! Спасайся, кто может!
Все трое разом оглянулись на крик, Лена не могла скрыть улыбки. Сквозь кусты продрался меринок, и наклонил свою нахальную морду через плечо Чувячкина к брезенту, подбирая широкими губами куски хлеба.
Чувячкин отпрянул в сторону, а потом и сам расхохотался. Семенова это не развеселило. Он решительно зашагал от костра в поле, к комбайну. Дядя Тимофей принялся выпроваживать меринка.
— Эй! Эй, дорогой товарищ! — закричал Чувячкин вслед комбайнеру. — Поужинай!