Сука-любовь
Шрифт:
— Не волнуйся по поводу…
— Дело в том, что последние несколько недель происходило что-то ужасное. Она вела себя очень странно. Ее все раздражало, даже Джексон. Тони рассказала мне, что однажды она вернулась домой на два часа позже обычного и сказала, что она потерялась. Потерялась!
Вик оглянулся на дверь. Он почувствовал непреодолимое желание сделать признание. И не только ради себя; какая-то часть его души отчаянно желала помочь другу, вывести его из этого жуткого лабиринта.
— Слушай, нам надо выбираться отсюда. Люди начнут беспокоиться, — сказал он.
— Меня волнует это, Вик. Меня это действительно волнует. Потому что если она сделала это, то почему? И как мне не думать, что она сделала это не из-за меня?
— Джо, это был несчастный случай.
— Правда?
— Конечно.
— Она не пристегнулась ремнем безопасности.
— Да, ты уже говорил это. Послушай… — сказал Вик, — она любила тебя, и она любила Джексона. Она не решилась бы на самоубийство только из-за того, что ваша семейная жизнь дала небольшую трещину.
Джо внимательно посмотрел на Вика: он еще никогда не видел того таким серьезным.
— Возможно, ты и прав.
— Я знаю, что я прав, — сказал Вик.
Он мотнул головой в направлении двери. Джо встал, и Вик, ободряюще улыбаясь, повел его к выходу, как медсестра ведет пациента, выздоравливающего после тяжелой операции. Вик чувствовал себя в ловушке: он не мог сказать Джо то, что он знал о последних днях его жены.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Лето 1998
Интервьюер: Вы счастливы?
Принц Чарльз: Очень счастливы.
Интервьюер: И, конечно… влюблены?
Леди Диана Спенсер: Конечно.
Принц Чарльз: Что бы любовь ни значила…
ФРЭНСИС
Фрэнсис иногда удивлялся: зачем ему все это нужно. Конечно, ему нравилось иметь собственный музыкальный магазин. Но, с другой стороны, он предпочел бы сам быть музыкантом. Тем не менее Фрэнсис имел очень неплохой доход, поскольку «Рок-стоп» был единственным серьезным магазином музыкальных инструментов в Камбервелле. «Единственным, которым пользуются профессионалы», — часто повторял он своим покупателям. Но иногда ему казалось, что это не стоило того, чтобы мириться с «дрочилами».
«Дрочилами», в собственной классификации Фрэнсиса, были прежде всего ребятишки, игравшие хеви-метал. Затем шли «капюшоны», как ему нравилось их называть, которые заходили к нему и спрашивали что-нибудь вроде (голос Фрэнсиса становился гундосым, когда он изображал их перед друзьями): «У вас не будет случайно „Гретч пре-И-Эм-Ай 1963 Фендеркастер“, двенадцатиструнной с двумя грифами?» Правда, он стал реже изображать «капюшонов», после того как Перри, бармен из «Джорджа», однажды сказал: «Я думал, она называется „Стратокастер?“» И Фрэнсису пришлось оправдываться, что это была шутка, а Перри продолжал смотреть на него лукавым взглядом, как будто Фрэнсис выдал секрет, что ни черта не смыслит в своем бизнесе. После «капюшонов» шли «психи», которым была нужна, мать их за ногу, лютня или цитра или которые были вроде того «дятла», принесшего в ремонт губную гармонику, в которую, как выяснилось, он вдул сливовую косточку. И, наконец, были «дрочилы», которые не входили ни в одну из подгрупп, которые были просто… «дрочилами», вроде этого прибабахнутого журналиста.
Вообще-то, это не совсем так. Он не был просто«дрочилой», он был самым настоящим«дрочилой», из тех, которые приходят в магазин и играют на каждом проклятом инструменте, но никогда ничего не покупают.
— Э-э… я думаю, что она немного высоко берет, Фрэнсис, — сказал Крис Мур, передавая обратно «Лес Полс». Это была солнечно-золотистая гитара шестьдесят седьмого года выпуска, и было какое-то, правда малодостоверное, свидетельство того, что когда-то она принадлежала Джерри Гарсиа.
— А что насчет… — начал Крис Мур, сидя на усилителе «Вокс АС-30» и осматривая, словно лорд свои владения, развешанные шести- и двенадцатиструнные гитары, — о-о, я не знаю… вот этой вот. — Он указал на темно-вишневую полуакустическую «Гретч»: две тысячи триста фунтов. Фрэнсис с трудом заставил себя потянуться, чтобы снять ее; он знал, что Крис Мур коряво сбацает «Тинэйдж Кикс» и потом скажет, что звукосниматель немного гудит. Почему бы ему не сэкономить время и не всучить этому лысому хрену одну из дешевых японских подделок?
— Разве, — начал Крис Мур, пристраивая прекрасный инструмент на своем туго обтянутом брючиной колене, — Джеф Бакли играл не на одной из таких?
Фрэнсис выпятил нижнюю губу и покачал головой, что значило: «А хрен его знает!»
— Он был нормальный мужик, этот Джеф, — не унимался Крис Мур.
Трень-брень, трень-брень. Крис начал наигрывать «Каждый раз, когда она идет по улице…».
— Я помню, как мы гуляли с ним и Мо как-то раз, когда они заезжали сюда…
— Мо?
— Мо Таккер. Из «Велвет Андерграунд».
Фрэнсис кивнул, у него и в мыслях не было выяснять, откуда взялся этот Мо Таккер.
— И они оба, ну, ты понимаешь, рок-н-ролльщики, и так это здорово, понимаешь, что я… — тут Крис Мур продемонстрировал смех «ты себе представляешь?», — я оказался самым отвязным парнем на вечеринке. Из нас троих.
Фрэнсис подавил зевоту. Снаружи прошла группа мальчишек и даже не взглянула на витрину. «Надо выложить побольше клавишных, — подумал Фрэнсис, — и синтезаторов».
— На что же мы ходили тогда? О! Точно. Вспомнил: на «Патологию»!
Фрэнсис оглянулся на него.
— «Патология»? Старая группа Вика Муллана?
— Ага, помнишь их? В «Гарадж», — он погладил себя по подбородку, — мне помнится, они выступали на разогреве у «Журавлей».
— Вик снимает квартиру наверху, — не без гордости сказал Фрэнсис.
— Правда? Ах, точно. Да, помнится, я выпивал с ним пару месяцев назад. — Тут Крис нахмурился, заподозрив, что Фрэнсис просто водит его за нос. — Что… он живет наверху?