Суккуб
Шрифт:
О чем я думала в то лето? Вычеркнула ли хоть один пункт из плана?
Это были самые долгие и самые тяжелые месяцы в моей жизни. Я пыталась смирить в себе необходимость быть желанной для максимального количества окружающих.
После внимания последних школьных лет казалось, что я разваливаюсь. Это все равно, что переехать из родного дома в институтское общежитие. Перейти от полноценного меню на овсянку. Сковать себя наручниками, залезть в клетку и выкинуть ключи. Сдерживать себя было сродни сдерживанию мочи после двух бутылок пива. Причем, при цистите… Это было невыносимо. Это было больно. Это было
Я превратилась в севшую аккумуляторную батарейку.
Батарейку, в поле зрения которой ошивались десятки зарядных устройств и розеток.
Батарейку, отчаянно необходимую мне самой для плеера, для фонарика, для пульта от телевизора…
Мне нужно было поглощать, накапливать, тратить. Я ржавела. Я рассыпалась. Я плесневела и гнила. Я больше себя не любила… И я больше не была чертовски соблазнительна. Это было слишком опасно. Для всех.
О чем я думала в то лето? Вычеркнула ли хоть один пункт из плана?
Я думала о том, что перманентное состояние гастрита – лучший выбор.
Я не вычеркнула из плана ни единого пункта. Я забыла о нем. Целиком.
В первые месяцы учебы в институте я мысленно жмурилась, чувствуя их внимание. Это как плетка для мазохиста. Это как первый шаг за ворота тюрьмы. Ты можешь получить желаемое и ты, вроде, свободен. Но на самом деле все совсем не так.
Я не могла спрятаться от них. Это было выше моих сил. Моя натура работала на подсознательном уровне. Я могла лишь одергивать себя. Через несколько месяцев я пресекла все внимание. Тогда же я, наконец, довела себя до желанного гастрита. Все было просто.
Если об этом – не думать.
7.
Лешка ждал меня в коридоре напротив аудитории. Он сидел на подоконнике и делал вид, что читает лекции. Я вышла второй. Я всегда сдавала зачеты в числе первых. Всегда на отлично. Не потому что влияла на преподов. Я зубрила и учила. Я знала на отлично все, что меня могли спросить.
– Привет, – он поднялся, опуская тетрадь. Я замерла у двери, сжимая и разжимая правый кулак, будто собиралась ему врезать. Когда Лешка покрыл разделявшие нас три метра и наклонился, отвернула лицо. – Лида, что случилось?
– Забудь о том, что было вчера.
Я сделала шаг в сторону и пошла прочь. Когда-то давно я повторяла себе как заклинание: без жалости, без сожаления. Они – твоя солярка.
Теперь же в груди вибрировал кактус.
– Лида, подожди! – опомнившись, он побежал за мной. Я свернула за угол, повторяя почти вслух: солярка, солярка, солярка… Мне теперь не нужно. Не нужно.
– Не нужно! – обернулась я, выставляя ладони вперед.
Он замер. Я не смотрела на его лицо, только на руки. На удивленные ладони. На изумленные пальцы. На тонущие в непонимании ногти. Солярка. Последний, кого я не смогла от себя отшить.
Развернувшись, я быстро ушла.
– Что ты сделала с Лешкой? – спросила Анька, войдя в комнату.
Я подняла взгляд от лекций и пожала плечом и бровью.
– Он сам не свой. Вы, наконец, переспали? И тебе не понравилось? Что случилось?
– Мы не спали.
Анька подошла к тумбочкам. Скинув сумку, потянулась к коробке геркулеса «Экстра» на подоконнике.
– Твой фуршет на одну персону заканчивается.
– Знаю, – я подняла взгляд, наблюдая, как она трясет коробку.
– Так, что ты сделала?
Я смотрела на нарисованные зеленые яблоки на коробке и думала, стоит ли ей говорить?
– Вчера на дискотеке, – сказала я, – мы танцевали.
– Вы целовались, – догадалась Анька.
– Да.
– Ну, и сука же ты…
Я подняла взгляд с нарисованной на коробке пиалы на подругу. Кивнула задумчиво: знаю.
– Он же все эти четыре года только о тебе и думает. У него же никого нет. Не было. Ты представляешь, каково это?
Я усмехнулась. Она усмехнулась в ответ. Потом вовсе села, ставя коробку на тумбочку и тихо смеясь.
– Это твой выбор. Но с ним-то зачем так? Зачем?
– Я случайно. Я не хотела… – я опустила взгляд в лекции. Я хотела. И тогда это не было случайным. Теперь же…
Анька сидела на кровати. Она уже не смеялась. Лешка учился на нашем потоке. С Максом они дружили с детства. Он был рядом всегда. С первого дня учебы.
– Лид, ему плохо. Ему очень плохо.
– И что я должна сделать? – я поднялась, надела туфли и подхватила кофту. – Пойти, переспать с ним?
Аня подняла лицо. Отвернулась к окну. Там лето врывалось в Москву, завладевая улицами, деревьями, воздухом. Сегодня днем там бугай чуть не убил Урода. И вполне вероятно, что в произошедшем была и моя вина. Сегодня днем я сорвалась. Впервые за четыре года я повлияла на кого-то. Сегодня днем я поставила под удар все, над чем работала последние годы. И сегодня мне было абсолютно не до Лешки и его сердечных ран.
Тихо затворив за собой дверь, я вышла из комнаты. Обернувшись, уткнулась носом в Макса. Прижав своим телом к двери, он обнял мое лицо ладонью. Смотрел, грустно улыбаясь своими необыкновенными губами. И молчал. Опустив взгляд на кричащую оранжевую рожицу на футболке, я положила ладонь на его грудь и попыталась оттолкнуть. Погано. Очень погано.
По обе стороны коридора хаотично перемещались ребята и девчонки. Кто-то наблюдал странную сцену. Подняв взгляд на Макса, я попросила одними губами: отпусти. Мгновенно его лицо стало злым. Губы вытянулись в презрительную линию. Брови нахмурились. Сомкнувшиеся челюсти заиграли желваками. Я знала, о чем он думает. Знала, что думает обо мне. Я могла составить длинный список слов, которые проносились у него в голове. Но он промолчал. Больно сжав подбородок на прощанье, выпустил. Направляясь к лестнице, я слышала, как он заходит в нашу комнату. Без жалости, без сожаления. Солярка…
На лужайке остались капли крови. Под ними трава казалась изнасилованной. Вытоптанная, порванная, выдранная пучками, испачканная кровью, стонущая.
Теребя ремешок сумки, я медленно побрела в магазин. Здесь рядом.
Взяв пачку геркулеса, направилась к кассе. Открыв кошелек, уставилась на сторублевку. Подняла удивленный взгляд на кассиршу. Снова посмотрела на сторублевку. Я же покупала лекарства… У меня должны были остаться какие-то копейки. Только на геркулес…
Вынув бумажку, я задумалась. Может, Лешка заплатил? Нужно спросить. Обязательно нужно! Это не должно быть неконтролируемым! Ни в коем случае! Ни за что…