Сумасшедшее семя
Шрифт:
— Я тебе дам еды, — пригрозил охранник, вовсе этого не имея в виду. — Пришлю кого-нибудь из прихваченных людоедов, вот что я сделаю. Вот кто будет твоим новым соседом по камере. Вырвет у тебя печенку, вот что он сделает, зажарит и съест.
— Жареная или сырая, — простонал Тристрам, — какая разница. Дай мне ее, дай.
— Э-эх ты, — с отвращением усмехнулся охранник. — Пошли, ну же, старик, — сказал он блаженному Эмброузу с нарастающим беспокойством. — Вставай сейчас же, как приличный парень. Тебя выпускают. Вон, вон, вон, — продолжал он, как пес.
Блаженный Эмброуз поднялся на сильно дрожащих ногах, привалившись к охраннику.
— Quia peccavi minis [32] , —
— Сдается мне, — сказал охранник, — ты совсем плох, вот что. — Он склонился, насупился на него, как на засорившуюся сточную яму.
— Quoniam adhuc [33] , — пробормотал блаженный Эмброуз, недвижимо лежа на плитах.
32
Ибо мы согрешили (лат.).
33
Ибо мы согрешили (лат.).
Тристрам, считая, что видит шанс, рухнул на охранника, точно башня, по его мнению. Оба, пыхтя, покатились по блаженному Эмброузу.
— Ах, вот ты как, вот ты как, мистер Поганец? — зарычал охранник. Блаженный Эмброуз Бейли застонал, как, должно быть, стонала блаженная Маргарита Клитерская под прессом в несколько центнеров в Йорке в 1586 году. — Сейчас хорошенько получишь, как следует, — пропыхтел охранник, встав на Тристрама коленями и колотя его обоими кулаками. — Напрашивался, получи, мистер Предатель. Ты живым никогда отсюда не выйдешь, вот как. — Он яростно с хрустом ударил его по губам, сломав вставные челюсти. — Ты долго на это напрашивался, вот так вот. — Тристрам тихо лежал, отчаянно дыша. Охранник, еще задыхаясь, потащил блаженного Эмброуза Бейли на свободу.
— Меа culpa, mea culpa, mea maxima culpa [34] , — вымолвил расстрига, трижды стукнув себя в грудь.
Глава 8
— Слава Богу! — воскликнул Шонни. — Мевис, иди посмотри, кто тут. Ллевелин, Димфна. Скорей, скорей все давайте.
Ибо в дом вошел не кто иной, как отец Шекель, по профессии торговец семенами, много месяцев назад взятый грубыми париями с накрашенными помадой губами. Отцу Шекелю было немного за сорок, голова очень круглая, коротко стрижена, ярко выраженный экзофтальм [35] и хронический насморк в результате одностороннего нароста на носовой перегородке. С вечно открытым ртом и вытаращенными глазами, он смахивал на Уильяма Блейка, созерцавшего фей, поднимая в благословении правую руку.
34
Моя вина, моя вина, моя величайшая вина (лат.) — католическая формула покаяния и исповеди.
35
Смещение глазного яблока вперед с расширением глазной щели.
— Вы очень худой, — сказала Мевис.
— Вас мучили? — спросили Ллевелин и Димфна.
— Когда вас выпустили? — закричал Шонни.
— Чего мне больше всего хотелось бы, — сказал отец Шекель, — так это выпить. — Речь его была приглушенной и насморочной, как при вечной простуде.
— Есть капелька сливовицы, — сказал Шонни, — осталась после родов и празднования их завершения. — И побежал за сливовицей.
— Роды? О каких родах он говорит? — спросил, усаживаясь, отец Шекель.
— Сестра моя, — сказала Мевис. — Близнецов родила. Нам крестить надо будет, отец.
— Спасибо, Шонни. — Отец Шекель взял наполовину налитый стакан. — Ну, — сказал он, отхлебывая, — кое-какие странные вещи творятся, а?
— Когда вас выпустили? — снова спросил Шонни.
— Три дня назад. С тех пор я побывал в Ливерпуле. Невероятно, но вся иерархия цела — архиепископы, епископы, все. Маскарад теперь можно оставить. Можно даже носить священническое облачение, если мы пожелаем.
— А мы, кажется, новостей вовсе не получаем, — сказала Мевис. — Нынче просто говорят, говорят, говорят, — увещания, пропаганда, — только мы опасаемся слухов, правда, Шонни?
— Каннибализм, — сказал Шонни. — Человеческие жертвоприношения. О подобных вещах мы слыхали.
— Вино очень хорошее, — сказал отец Шекель. — Думаю, мы не сегодня, так завтра увидим, как снимут запрет с виноградарства.
— Что такое виноградарство, пап? — спросил Ллевелин. — То же самое, что человеческие жертвоприношения?
— Вы оба, — сказал Шонни, — можете снова пойти и подержать лапу бедняжечки Бесси. Поцелуйте руку отца Шекеля перед уходом.
— Лапу отца Шекеля, — хихикнула Димфна.
— Ну и хватит теперь, — предупредил Шонни, — иначе получите по затрещине прямо в ухо.
— Бесси долго умирает, — проворчал Ллевелин с юной бессердечностью. — Пошли, Димф. — Они поцеловали руки отцу Шекелю и, тараторя, пошли прочь.
— Положение все еще не совсем ясное, — сказал отец Шекель. — Нам известно одно: все начинают сильнее пугаться. Это всегда можно сказать. Папа, видно, вернулся в Рим. Я своими глазами видел архиепископа Ливерпульского. Знаете, он, бедняга, работал каменщиком. Как бы там ни было, мы сохранили свет в темные времена. Это было предначертано Церковью. Есть чем гордиться.
— А теперь что будет? — спросила Мевис.
— Мы возвращаемся к своим священническим обязанностям. Снова будем проводить мессу — открыто, легально.
— Слава Богу, — сказал Шонни.
— Ох, не думайте, будто бы Государство хоть сколько-нибудь беспокоится о славе Божией, — сказал отец Шекель. — Государство боится сил, которых не понимает, и все. Руководители Государства страдают от приступов суеверного страха, вот в чем все дело. Ничего хорошего со своей полицией не добились, теперь призывают священников. Церквей никаких сейчас нет, поэтому нам придется ходить по отведенным районам, кормить всех Богом вместо закона. Ох, это все очень умно. Думаю, сублимация — большое слово: не ешь своего соседа, ешь вместо этого Бога. Нас используют, вот что. Но и мы пользуемся, в ином смысле, конечно. Прямо сейчас беремся за главную функцию — за сакраментальную функцию. Одно мы усвоили: церковь может пережить любую ересь или неортодоксальность, в том числе вашу безвредную веру во Второе пришествие, пока крепко держится за основную функцию. — Он фыркнул. — Я слышал, съедено поразительное количество полисменов. Пути Господни неисповедимы. Похоже, бесполая плоть сочнее.
— Какой ужас, — поморщилась Мевис.
— О да, ужас, — усмехнулся отец Шекель. — Слушайте, у меня мало времени, я нынче вечером должен добраться до Аккрингтона, может, пешком придется идти, автобусы вроде не ходят. У вас есть престольные облатки?
— Немного, — сказал Шонни. — Ребятишки, прости их, Боже, отыскали пакет и давай есть, язычники маленькие, богохульники. Все бы сожрали, как волки, если б я их не поймал.
— Потрудитесь немножечко ради крещения, прежде чем уходить, — сказала Мевис.