Сумасшедшее семя
Шрифт:
— Хорошо, — сказал он. — Хорошо, хорошо. — Лицо его оживилось в приливе вялого облегчения. — Названия деталей, — сказал он. — Можете приступать.
Тристрам в замешательстве осмотрел взвод. Тридцать человек сидели на корточках в спальне казармы, ухмыляясь, зевая. Большинство ему было знакомо; большинство ходило к нему получать зачатки грамотности; большинство до сих пор не знало азбуки. Другими рядовыми и младшими чипами этой армии были завербованные убийцы, уличные мальчишки, сексуальные извращенцы, сутенеры, идиоты. И все же в названиях ружейных деталей они все демонстрировали неплохие способности.
— Очень хорошо,
— Сержант?
— Можете продолжать. — И пошел рядом с мистером Доллимором, направлявшимся в сторону своей столовой. — Что вы в действительности с ними делаете, сэр?
— Что делаем? Ну, не так уж много тут можносделать, правда? — Мистер Доллимор подозрительно открыл рот на Тристрама. — Я хочу сказать, предписано лишь научить их из ружей стрелять, правда? О, и, конечно, по мере возможности держать себя в чистоте.
— Что происходит, сэр? — как-то резко спросил Тристрам.
— Что вы хотите сказать, — происходит? Происходит лишь то, что я вам говорю. — Они с металлическим грохотом, с искрами топали по открытой зимней палубе в Атлантике, по голому, изготовленному людьми острову.
— Я хотел сказать, — несколько терпеливее сказал Тристрам, — вы что-нибудь слышали о нашем вступлении в действия?
— В действия? Против кого? — Мистер Доллимор перестал топать, чтоб лучше приглядеться к Тристраму.
— Против врага.
— А, понятно. — Тон мистера Доллимора подразумевал наличие массы прочего, кроме врага, против чего можно вступить в действия. Тристрама целиком обуяло ужасное ощущение, что мистера Доллимора надо считать безвозвратно пропащим; а раз он безвозвратно пропащий, значит, взводный сержант его тоже. И тут, ровно в полдень, из громкоговорителей прошипело скрежещущее сообщение, синтетический горн протрубил благовестие, а мистер Доллимор сказал:
— Я просто не думал об этом. Я действительно думал, что этои есть какие-то действия. Думал, мы как бы что-то охраняем.
— Пойдем лучше посмотрим приказы по батальону, — сказал Тристрам.
Канцелярия подразделения их канцелярски развешивала, — одинокие флаги капитуляции, хлопавшие на атлантическом ветру, — пока они приближались к изготовленным заводским способом баракам (звякающим звоночками пишущих машинок) батальонной штаб-квартиры. Тристрам с ухмылкой кивнул, читая быстрей своего офицера.
— Ну вот, — сказал он.
— Ох, ох, вижу, — сказал мистер Доллимор с разинутым ртом. — Что это за слово? Ох, ох, ясно. — Все тут хрустящее, холодное, как салат, хоть и не такое съедобное. Приказ об отправлении из бригады: отправка шестисот офицеров и рядовых — по двести от каждого батальона, — для посадки на судно назавтра в 6.30. — Да, да, — энергично говорил мистер Доллимор, — и мы тут, видите? — Радостно тыкал пальцем, точно его фамилия стояла в бумагах. — Вот, второй батальон, рота Б. — А потом вдруг замер неловко в стойке смирно и сказал: — Возблагодарим теперь Бога, назначившего нам Свой час.
— Простите? — сказал Тристрам.
— Если мне суждено умереть, думайте обо мне только так, — сказал мистер Доллимор. Казалось, он в школе читал только оглавления из первых стихотворных строк. — Говорит он, ты ограблен, молодец, — сказал он, — ты убит, тебе конец.
— Похоже на то, — сказал Тристрам, хотя голова у него шла кругом. — Очень даже
Глава 3
Ночью были слышны гудки морского транспорта. Людей отослали спать в десять, напичканных какао и тушенкой, стерпевших досмотр ружей и йог, пополнивших недостачу в одежде и снаряжении, получивших множество обойм с боевыми патронами. После того как трое других рядовых были случайно застрелены насмерть, а старшина квартирмейстерской роты получил ранение мягких тканей ягодицы, раздачу отменили как преждевременную: войскам выдадут пули — строго для врага — в базовом лагере в порту назначения.
— Да кто же этот чертов враг? — спросил сержант Лайтбоди в тысячный раз.
Он лежал в койке над Тристрамом на спине, заложив руки за голову, сардонический симпатичный юноша с челюстью Дракулы. Тристрам писал письмо своей жене, сидя, обернув одеялом колени. Он был уверен, она его не получит, как был уверен, что не получила тридцать с лишним написанных писем, но писать ей было все равно что творить молитву, молитву о лучших временах, о нормальности, о приличном обычном домашнем уюте и о любви.
«…Завтра приступаем к действиям. Где — Бог весть. Верь, что мысли мои о тебе, как всегда. Мы скоро вновь будем вместе; возможно, скорее, чем думаем. Любящий тебя Тристрам».
Он написал ее имя на дешевом солдатском конверте, запечатал письмо; потом нацарапал на обороте неизменную приписку:
«Свинья, именующаяся моим братом, отдай это моей жене, лживый, не знающий любви ублюдок. Вечно ненавидящий Т. Ф.»
Верхний конверт адресовал Д. Фоксу, Правительственное Здание, Брайтон, Большой Лондон, вполне веря, что Дерек принадлежит к типу, который всегда у власти на приспособленческий лад викария из Брея [56] , какая б ни правила партия. Дерек вполне мог стоять за этой войной, если была война. Определение командованием «врага» было ложным.
— Знаете, что я думаю? — сказал сержант Лайтбоди, когда Тристрам к собственному удовлетворению ответил на его первый вопрос, про себя, но не вслух ни в коем случае. — Я думаю, нет никакого врага. Думаю, как только мы на тот транспорт погрузимся, его просто затопят. Думаю, на него сбросят несколько бомб, расколотят нас вдребезги. Вот что я думаю.
56
Приходский священник, который в XVII в. четырежды менял веру, дважды переходя из католиков в протестанты и обратно.
— Нет никаких самолетов-бомбардировщиков, — сказал Тристрам. — Летающих бомбардировщиков больше не существует. Они давно исчезли.
— Я в кино видел, — сказал сержант Лайтбоди.
— В очень старых фильмах. В фильмах о войнах двадцатого века. Те древние войны были очень сложными и изощренными.
— Нас потопят торпедами.
— Еще один устаревший способ, — сказал Тристрам. — Забыли? Никаких военных кораблей.
— Ладно, — сказал сержант Лайтбоди. — Тогда отравляющий газ. Они все равно нас достанут. Не дадут шанса хоть раз выстрелить.