Сумасшедшие истории
Шрифт:
Я корчился от смеха на сиденье, стараясь громко не смеяться. Было жалко Васю. И было смешно. Особенно, когда я бросал взгляды на грустную Васину физиономию. Он был расстроен до глубины души. И искренне переживал.
Я отсмеялся. Успокоился. Из телеграфа позвали. Я вылез из машины. И тут увидел в начале улицы знакомую фигурку. Ленка. С каким-то парнем. Выше меня на две головы. Накачанный. Он шёл, приобняв Ленку, а Ленка ела мороженое. Я склонился к окну машины.
– Вася, – попросил я его, – там моя бывшая. С каким-то фраером. Подыграй мне. Пожалуйста.
Василий
Спустился к выходу. Вовремя. Неторопливой походкой вышел из здания. Кивнул оторопевшей Ленке. Подошёл к такси. Чёрт. Пачка телеграмм в руке была ни к селу ни к городу. Положил её на крышу машины. Василий предупредительно открыл передо мной дверь. Ленка сделала вид, что ей в туфельку попал камешек. Её спутник бестолково топтался рядом, не понимая, что происходит.
– Вадим Николаевич, куда едем? – громко спросил Василий. – В центральный ресторан обедать или на Оку, может быть. Погода располагает.
Я помедлил. Ленка ожесточённо искала в своих туфлях несуществующие камешки. Василий с непроницаемым лицом ждал моего решения. Качок держал в руке Ленкино тающее мороженое. В небе светило солнце и пели птицы.
– А поехали в Москву, – изрёк я, наконец, – по магазинам прошвырнусь. Заодно и пообедаем.
Сел в машину. Василий захлопнул за мной дверцу и трусцой вернулся на место водителя. Я выставил в открытое окошко локоть и откинулся в кресле. Ленка стояла в одной туфле, качок пытался спасти остатки мороженого и свои штаны, к которым это самое мороженое старалось прилипнуть.
– Гони.
Взвизгнули покрышки, и машина ринулась вперёд. Над улицей вспорхнули белыми птицами 22 телеграммы и 22 извещения к ним. Листопад в мае – из телеграмм, которые я оставил на крыше Волги и про которые тут же забыл. Проехав несколько метров, Василий ударил по тормозам. Весь квартал за нами был усыпан белыми листочками. Я на негнущихся ногах вылез из машины и бросился подбирать телеграммы. Где-то далеко смеялась Ленка.
Нашёл все 22 телеграммы и почти все извещения, кроме одного. Сбегал обратно на телеграф, попросил тётю Катю выписать новое. Выписала, глянув на меня с жалостью. Свидетелями моего позора было всё отделение. Сел в машину. Сказал Василию ближайший адрес.
– Ну что, пукнул? – хмыкнул он.
– Чего? – не понял я.
– Пукнул перед девушкой? – засмеялся Василий.
– Аха, – я улыбнулся, – уж пёрнул так пёрнул. Прям как ты вчера. Гони, Василий. Мы и так опаздываем.
И мы погнали развозить телеграммы. Развезли все. Настроение у обоих постепенно улучшилось, хотя я и выслушал пару упрёков в том, что долго их развожу.
Приехали в последний адрес. Новостройка. Лифт, как обычно, по закону подлости, не работает. Бегом поднялся на девятый этаж. Дверь открыла молодая и симпатичная девушка. Лет 17-18.
– Аникина Елена. Это вы? Вам телеграмма. Распишитесь.
– Да, это я. Спасибо.
Она расписалась на извещении и протянула мне ручку. Я в ответ поздравительную телеграмму. От родителей. Из квартиры вкусно пахло.
– Девушка, на улице жарко очень, – сказал я, – у вас попить не найдётся? А то так есть хочется, что аж переночевать негде.
– Сейчас принесу, – засмеялась она, да вы проходите, не стойте в дверях.
– Вадим, – представился я, переступив порог.
– Лена, – ответила она.
– Я знаю. Я же вам телеграмму принёс…
Вот так я познакомился с еще одной Ленкой. Но это уже совсем другая история…
Серёжки
Она была учительницей. Нет, не так. Она была преподавателем по классу фортепьяно. В детской школе искусств на Ленинском. 29 лет, небольшого роста, с огромными доверчивыми карими глазами и пухлыми губами. И со стильными очками на курносом носике, как и положено училке. Жила она неподалёку от школы, в двушке, вместе с дочкой и мамой.
Всё это Айдар узнал от приятелей на свадьбе одного своего земляка, куда он был приглашён. Приглашена была и Катя, со стороны невесты.
Папа у Айдара был русский, мама казашка. Поэтому сын родился красивым и здоровым, как обычно бывает в смешанных браках. Было ему уже за тридцать. Он крепко стоял на ногах. Имел небольшой, но постоянный бизнес. Подержанный Лексус. Квартиру в центре – трёшку. И отсутствие хозяйки в этой самой квартире.
А тут Катя. Красивая, беззащитная, доверчивая. Держится особняком. Пьёт только мартини. Маленькими глотками, как птичка.
Айдар кружил-кружил над этой птичкой, пока не набрался храбрости. Подошёл, познакомился.
– Ты Брамса уважаешь? – спросил прямо и на ты.
– Да, – улыбнулась Катя, – он мне нравится. Но больше Моцарта люблю.
Завязался разговор. Вначале про Моцарта, потом про русский рок, про искусство вообще. Айдар разглядывал Катю и видел, что одета она в простенькое дешёвое платьице, бижутерия тоже недорогая. А в ушах висели какие-то алюминиевые серёжки. Стало жалко её. «Такие красивые уши и такие дешёвые серёжки», – подумал Айдар.
Поговорили. Обменялись телефонами. Начали встречаться.
Раз в неделю Айдар подъезжал на своей машине к школе, парковался обычно на одном и том же месте. У окна кабинета директора. Директором в школе искусств была бездетная тётка 60 лет с мужем алкоголиком. Раньше она привечала Катерину, жалела её, что той приходится одной воспитывать ребёнка. Но с появлением Айдара и его Лексуса под окнами кабинета озверела и при каждом удобном случае пыталась хоть чем-нибудь да насолить Кате.
Но Айдар не знал этих тонкостей. Он ставил машину, вытаскивал с заднего сиденья букет роз и нёс их через всю школу в класс любимой. Женский преподавательский состав школы на это время замирал в восхищении и провожал Айдара завистливым взглядом.