Сумасшедший декабрь
Шрифт:
— Какой же ты все-таки лицемер, — шиплю я, поглядывая в сторону гостиной, откуда слышен голос дочери.
— Я лицемер. Я?! — приходит в ярость, надвигаясь на меня. Не страшно. Не получится вызвать у меня чувство вины. — А ну-ка иди сюда! — неожиданно резко хватает меня за блузку и запихивает в ванную, закрывая дверь.
— Не смей меня трогать! — вскрикиваю, но перехожу на шипение, чтобы не привлекать внимание дочери. Отталкиваю его от себя с той же яростью.
— Ну конечно, завела богатого ебаря и теперь смелая. Да? — смотрит на меня с призрением. Закрываю глаза, пытаясь собраться. Я не хочу выяснять отношения. Я
— А сколько женщин и лжи было в нашей жизни от тебя? — совершенно спокойно спрашиваю я, выгибая брови. Хватаю его руки и с силой отрываю от себя.
— Что?! — делает такое удивлённое лицо. Святой человек.
— Ничего… Я все знаю.
На самом деле ничего я не знаю, кроме того, что мне показал Максим. Но моя тактика срабатывает.
— Откуда?
Весь цинизм и ярость слетают с его лица.
— Какая разница, Юра?
Он отходит от меня на пару шагов, опирается спиной на дверь и прячет руки в карманах. Отворачиваюсь к раковине, включаю холодную воду, умываюсь, еще и еще. Трясёт от скорости событий. Остановите планету, я сойду!
— Меня интересует только один вопрос. Как ты так мог? Ну вот как?! Лгать мне, ложиться в постель, трогать меня?! Совесть совсем не мучила? Это же мерзко.
— А ты? Задай тот же вопрос себе! — снова приходит в ярость, взмахивая руками.
— То есть когда дело касается твоей измены, ты теряешься, а моя приводит тебя в ярость.
— Да, бля! В точку. Ты женщина!
— И что? Только вот я тебе не лгала все десять лет и не изменяла, даже в мыслях не было. А что я делала после того, как узнала о твоём предательстве, это уже не твое дело, — выдыхаю. Чувствую себя разбитой. Сил нет совсем. Ничего не хочу. Ни его оправданий, ни разговоров этих. Только вот он не собирается оправдываться, он собирается обвинять и оскорблять меня. Все правильно, лучшая защита — нападение.
— Не мое, значит, дело?! — уже кричит, забывая о тонких стенах и о том, что нас, возможно, слышит дочь. — Ты, я смотрю, борзая стала, самостоятельная? — вновь идет на меня, прижимая к ванной. — Что ты там недавно говорила? В сексе я тебя не устраиваю? Кто-то отодрал лучше? Вкачал уверенности?
— Все! Хватит! — тоже срываюсь на крик. Толкаю его в грудь, чтобы не прикасался ко мне. Мне противно. — Не хочу больше разговаривать. Все кончено. Я не смогу жить с тобой, ты не сможешь со мной.
— Нет, мы поговорим! — в ярости толкает меня, не рассчитывая силу. Задеваю за бортики ванной и лечу назад, в панике взмахиваю руками, пытаясь задержаться за шторку, срываю ее, зажмуриваясь, и падаю в ванну, ударяясь
— М-м-м, — стону, пытаясь подняться.
— Мышка, — испуганно произносит Юра, хватает меня за руки и поднимает. Голова кружится. Ощупываю затылок. Больно. — Все хорошо? Дай посмотрю, — разворачивает меня, пока я дезориентированная. Поднимает мои волосы, прикасается к месту ушиба. Шиплю, вновь отталкивая его от себя. — Я этого не хотел, — оправдывается он.
Молча открываю воду, беру маленькое полотенце и смачиваю его холодной водой, прикладываю к ушибу, присаживаясь на край ванной.
— Знаешь, все, что я делал и делаю, это ради нас. Ради гребанных денег, которых нам не хватает. Как бы это ни звучало, — кидает он мне. — Да, подло. Но по-другому никак. А вот ты… — качает головой, осуждая.
Он меня осуждает!
— Я никогда ничего подобного не просила. Не просила трахать других, изворачиваться и лгать ради денег! Все, Юра. Пусть буду я плохой, падшей, шлюхой… Думай, как тебе удобно. Мы разводимся.
Закрываю глаза. Хочется просто лечь и поспать. Набраться хоть немного сил.
— Нет! — категорично отрезает он.
— Что «нет»? — поднимаю на него взгляд.
— Развода не будет!
— Я все равно не буду с тобой жить!
— Не будешь?! Не будешь?! — наклоняется ко мне, давя нечеловеческим взглядом, словно не верит в то, что говорю. — Тогда убирайся из моей квартиры к своему ебарю! — рычит в лицо.
Я не хотела, чтобы все так сложилось. Я хотела по-хорошему. Как можно безболезненнее для дочери. Но вижу, что ничего не получится. Поживём с Элей пару дней у Максима, а там что-нибудь придумаю.
— Прямо сейчас выметайся! Шмотки твои выкину в подъезд. Подберешь!
— Я уйду. Только не закатывай истерику при дочери. Давай мы спокойно уйдем. Это все, что прошу. Не нужно ее травмировать.
— А никто не собирается травмировать мою дочь. Ты уйдешь одна. Еще моя дочь с твоими любовниками не таскалась.
— Юра! — и вот тут я действительно пугаюсь и впадаю в истерику. Я не могу одна. Я не могу без дочери. Никак не могу.
— А как ты, бл*ть, хотела! Выметайся, я говорю!
Отрицательно качаю головой, не веря в происходящее.
— Пожалуйста! — уже рыдаю, зажимая рот рукой. Голова кружится, кружится… воздуха мало. Муж хватает меня за шкирку, открывает дверь и с силой выпихивает в прихожую. — Что ты делаешь! — кричу, упираясь, а потом кусаю губы. Дочь испугается.
— Придаю тебе ускорение! — рычит Юра. Он никогда так со мной не обращался. Я даже не подозревала, что он такой. Я в полном шоке. Но сейчас меня беспокоит только дочь. Юра открывает входную дверь и выталкивает меня на площадку прямо босиком, в одной блузке и юбке. Я в такой растерянности, что даже не сопротивляюсь.
— Юра, пожалуйста! Отдай мне дочь! — рыдаю я.
— Мама! — выбегает в прихожую испуганная дочь. Кидаюсь, чтобы зайти, но перед моим носом захлопывается дверь. — Мама!
Слышу за дверью крик Эли.
— Открой! Открой! — кричу и бью в дверь, отбивая ладони. Через секунды все затихает. Но я упорно продолжаю колотить в дверь и просить, чтобы мне открыли, захлебываясь истерикой. Трясет то ли от холодного бетонного пола, то ли от шока. Колочу в дверь и рыдаю, пока не начинают неметь губы. Пугаюсь собственного состояния. Замолкаю, кусая губы. Дышу, пытаясь прийти в себя.