Сумасшедший декабрь
Шрифт:
— Хватит! — на эмоциях выкрикиваю я. — Хватит, я все поняла! — дергаю плечами, высвобождаясь из пут этой женщины. — Завтра Юра заберет заявление, и мы уедем. Сделайте только все, чтобы Максима не посадили! — уже прошу его отца.
— Конечно. Я вам обещаю. Это мой сын, и я этого не допущу, — обещает его отец.
— А теперь оставьте меня, пожалуйста! — закрываю лицо руками, пытаясь унять непреодолимую боль. Слышу, как они выходят, шорохи в прихожей и щелчок закрывающейся двери. Хватаю телефон, набирая номер Юры.
— Да, мышка, — мне ненавистен это заискивающий
— Забери Элю, — прошу его я.
— Да, конечно, сейчас приеду, — воодушевлённо отвечает он. — А тебя?
— А меня заберёшь завтра утром!
— Кристина…
— Я сказала, завтра утром! — выкрикиваю и сбрасываю звонок.
Я совершаю ошибку. Нужно было бежать сразу, но мне эгоистично хотелось еще немного времени для нас. Ещё одну ночь, еще одно его последнее «люблю», еще немного его запаха, страсти, нежности, грубости, эмоций. Чтобы попрощаться. Чтобы запомнить навсегда, чтобы оставить себе это воспоминание и жить только на нем. Потому что этой ночью я умирала, я медленно, но верно умерла, оставляя своего сумасшедшего мальчика, безжалостно нанося ему и себе смертельные раны.
Никогда себе этого не прощу!
Вылетаю на улицу, глотаю морозный воздух. Вдох, еще один, а выдохнуть не могу. Мне так больно, что я в шоке, истекаю кровью, продолжая умирать.
— Кристина, — Юра выходит ко мне и как ни в чем не бывало обнимает за плечи, ведя к машине. Мне противно от его лицемерия и алчности. Он прекрасно понимает, что я делала этой ночью, я даже не собираюсь этого скрывать. Меня тошнит от этого мужчины.
— Не трогай меня! — дёргаюсь, вырываясь, и сама сажусь в машину. Когда все решится и мы уедем, я все равно не останусь с этим человеком. Не смогу. Нет больше для меня других мужчин, кроме Максима.
Глава 36
Максим
Ей не нравилось, что я курю в кровати. Болезненно усмехаюсь, выпуская густую струйку дыма в потолок. Это уже… Перевожу взгляд на пепельницу, полную окурков. Я даже не могу сказать, сколько пачек я выкурил за последние дни в этой кровати. Меня уже тошнит от никотина, но я продолжаю себя травить и загибаться от боли на постели, застеленной моей королевой. Как сладко ты меня травила, Кристина! Я хочу еще! Вернись и добей меня физически. Всади нож в сердце и проверни несколько раз.
Добей меня!
Это, мать твою, негуманно — вот так приручить меня и кинуть.
Наигралась?!
Сука!
Швыряю увесистую стеклянную пепельницу с окурками в стену. Не разбивается… А моя душа вдребезги разлетелась на осколки.
Брожу сутками по комнатам, наступаю на осколки, вспоминая, ранюсь в кровь, в мясо, глотаю это стекло, а загнуться окончательно не могу.
В очередной раз
Как же я тебя ненавижу!
Ненавижу! Так сильно ненавижу… Вернись ко мне. Я все прощу, закрою глаза, забуду. Обмани меня. Снова отрави собой…
Переворачиваюсь на живот, утыкаюсь лицом в подушку, дышу. Глотаю ее запах, чтобы получить очередную порцию боли. Я настолько свыкся с ней, что когда меня отпускает, то становится еще хуже.
Встаю с кровати, поднимаю с пола бутылку, глотаю текилу из горла, обжигая горло и пустой желудок, и вновь прохожусь с бутылкой в руках по комнатам. Здесь все на месте. Ее вещи на полках, косметика в ванной, игрушки Эли, даже еда, которую королева готовила, в холодильнике.
Все на месте, а Кристины нет.
— Твое место здесь, со мной! Слышишь?! — кричу в стену. — Вернись! Сука!
Еще пару глотков крепкого алкоголя гасят мою агонию, и я снова впадаю в коматоз.
Я вымотан. Спать вообще не могу. Как только закрываю глаза — вижу ее. Руки, губы, глаза, стоны, улыбку, возбуждённый смех, томный голос. Она сверху, двигается, прогибается, закатывает глаза. Но в моих видениях она не со мной! Не на мне, не подо мной, не для меня улыбается и стонет.
Она с мужем!
Всегда с мужем!
Не могу выносить этих картинок; как на рапиде, в моем больном воображении, поэтому предпочитаю не спать.
Пошатывает, тело ватное, но опьянения не чувствую, голова ясная. А я хочу отключиться. Выстрелите мне кто-нибудь в голову!
Возвращаюсь в комнату, выкидываю все вещи Кристины на пол, крушу все, что попадётся под руку. Ее косметика летит на пол, что-то разбивается, рассыпается, мои кулаки врезаются в стену, разбиваясь в кровь. На светлых обоях багровые пятна. А мне не больно! Мне совершенно не больно! Я, словно бесчувственная машина, калечу себя, но не могу заглушить душевную боль. Она настолько сильная, что отключает мне тело.
Выдыхаюсь, хватаю бутылку текилы, еще пара обжигающих глотков, и меня опять сносит в прострацию. Единственное, что я не трогаю, это вещи ребенка. Игрушки, бантики, заколочки, одежду, елку и чертовы огоньки, которые я все-таки купил и повесил. Красиво.
Елочка, мать твою, гори…
Сажусь в гостиной на пол, облокачиваюсь на диван, смотря на мелькающие огни елки. Снова ухожу в себя и свои болевые ощущения.
— Ну пи*дец!
Поднимаю голову и вижу, как в гостиную проходит Сева.
— Как ты вошел? — спрашиваю я.
— Дверь открыта, — поясняет друг и садится вместе со мной на пол. Да, я не запер дверь. Я держу ее открытой для нее.
Моя королева не вернется, но мне легче оттого, что дверь всегда открыта.
— Макс… — начинает Сева, проходясь ладонью по волосам.
— Не надо! — прерываю его я. — Со мной все нормально. Дай сигарету.
Вынимает из кармана пачку, зажигалку, протягивает мне.
Прикуриваю. Тошнит. Реально тошнит. Но я намеренно сильно затягиваюсь.