Сумеречные Врата
Шрифт:
– Вы, двое, стоящие в темноте, войдите.
– Теперь Первый Жрец говорил на вонарском.
– Мы рады вам.
14
Ренилл услышал, как сквозь зубы втянула в себя воздух Джатонди, почувствовал, как похолодела ее ладонь. Сердце у него в груди стучало. Он вынул револьвер. Пусть цели не видно, но тяжесть оружия в руке внушала уверенность.
Они вместе шагнули вперед сквозь непроглядный мрак. Как видно, дверью в Святыню служила стена тьмы. Воздух, тяжелый и плотный, сдавил грудь. Потом темнота чуть отступила, и Ренилл различил очертания профиля Джатонди.
Первый Жрец КриНаид-сын стоял неподвижно: высокая фигура в просторном одеянии, лицо скрыто золотой маской. Десятки талисманов Ирруле сверкали на его плечах и груди, а из отверстий маски лился зеленоватый свет. Бледный ореол окружал жреца и лежал светлым пятном на сыром каменном полу. За пределами этого круга Святыня утопала во мгле.
Ренилл и Джатонди стояли в темноте, но не сомневались, что жрец видит их.
Видит насквозь. Его сила пронизывала воздух, молниями срывалась с амулетов, и Ренилл ощутил давление проникающего в его разум чуждого сознания, как чувствовал его прежде, в кошмарную ночь Обновления. Он был настороже, но стражи его сознания отступили, затаились в глубинах души, не устояв перед мощью вторжения. Все в нем горело, но в чувствах не было больше спасения. Теперь, как и тогда, помочь ему могло только полное самообладание. В ту ночь Ренилла спасла наука старого Зилура, но сейчас, лицом к лицу с КриНаидом, в самом сердце ДжиПайндру… Дворец Света казался далеким и недостижимым. Быть может, он вспомнил бы путь, если бы удалось собраться с мыслями, но голос КриНаида снова звучал прямо в голове и сосредоточиться было невозможно.
– Мы ожидали твоего возвращения, - заметил КриНаид.
Не верить ему было невозможно. Слова, голос шли прямо в душу, или исходили оттуда.
– Нет нужды таиться.
Ну конечно же, этот голос звучит в его мыслях. Это ощущение было испугало Ренилла, но он уже привыкал к нему. Тревога и сопротивление начали отступать. Он, словно ребенок, боялся неведомого, но теперь пришло новое понимание. Ясно ведь, что Первый Жрец не желает им зла, и никогда не желал.
– Вас всегда были готовы принять здесь. Нашей радости нет предела.
Ренилл почувствовал себя пристыженным. Он думал о Сынах и об Отце дурное. Все вонарцы думали о них плохо, без малейших на то оснований. Они показали себя пристрастными, невежественными слепцами. Но еще не поздно исправиться.
– Никогда не поздно, - заверил его КриНаид. Как он раньше не заметил благозвучности этого проникающего в душу голоса?
– Любовь Отца объемлет весь род людской. Его любовь дарует тебе цельность. Отдаваясь Ему, ты наконец обретаешь себя.
Где-то в глубине сознания шевельнулось подозрение. Что-то здесь было не так, но он не сумел вспомнить, в чем Дело. Вероятно, пустяк, остатки беспочвенных опасений.
– Здесь ты обретешь единство с собой, которого всегда искал.
– Голос проникал еще глубже. Здесь ты познаешь Исток и Предел. Здесь Отец твой дарует цель, уверенность, покой, общность. Здесь твой дом, во Чаумелль.
Он готов был плакать, так это было прекрасно. КриНаид-сын и Ренилл были частями единого целого, оба принадлежали чему-то неизмеримо большему. Связь была крепка и тянулась в обе стороны, а где-то за благожелательностью Первого Жреца он ощущал нечто… беспокоящее, но не сумел понять, что, ибо его отвлекало какое-то вмешательство извне, да, что-то мешало…
Стоящая рядом девушка трясет его, дергает за руку, даже тычет пальцами под ребра. Хочет, чтоб он обратил на нее внимание. Кажется, она в тревоге. С чего бы? Как она надоедлива! Лучше бы ее здесь не было.
– Ренилл. Ренилл!
– Она больно ущипнула его. Ужасно навязчива, совершенно невозможно не замечать ее.
– Ренилл, что с тобой? Очнись! Ренилл!
– Засунула руку под шляпу и дергает его за волосы.
– Ренилл, пожалуйста.
Ей что-то не нравится, но это ее забота. Ясно, что намерения у нее добрые, просто она не понимает. Может быть, если ей объяснить, она замолчит и оставит его в покое.
– Скажи что-нибудь!
– теперь она влепила ему обжигающую пощечину.
Это уж слишком. Ренилл задохнулся. Вспыхнувший гнев оборвал связь с КриНаидом. Он снова был одинок и неполон, и виновата в том она - эта глупая, нахальная девчонка. В ярости он готов был ответить ей затрещиной, но сумел удержаться. Она ведь хочет добра, и конечно, просто не представляет, что натворила. Потом он ощутил смутное недоумение. Ударить женщину? Не просто какую-то женщину - Джатонди.
Ударить Джатонди? Как это могло прийти ему в голову? Откуда взялись эти мысли? Чужие мысли! Испуг остудил его, и Ренилл более или менее пришел в себя. Джатонди продолжала дергать его за волосы.
– Перестань,- тускло выговорил Ренилл, и девушка отпустила его.
– Что случилось?
– Ничего.
– Ты стоял тут и бормотал себе под нос!
– Я слушал.
– Кого?
– Женщинам-сосудам не дано испытать единения, - пояснил КриНаид. Теперь не оставалось сомнения, что он говорил вслух, потому что Джатонди ахнула, услышав его голос.
– Их разум не достаточно развит. Однако их тела служат Отцу.
– Вспомни, зачем мы здесь, - шепнула Джатонди. Зачем мы здесь… Что-то темное, кровавое. Он не мог вспомнить.
– Вспомни покой самоотречения, - вещал КриНаид.
– Вспомни его красоту.
Ренилл помнил. Голос больше не звучал у него в мозгу, но не потерял своей власти. Но было и что-то другое, что-то в сознании КриНаида, что он ощутил, но не успел осознать. Ренилл шагнул к свету и к неподвижной фигуре, застывшей в ярком круге. Жрец словно вырастал над ним, возвышаясь, подобно ослепительному, могучему богу.
– Ренилл, что ты делаешь?
– Джатонди не отставала от него.
Что он делает? Ренилл остановился в замешательстве. Дворец Света по-прежнему был неизмеримо далек. Вонарская логика не спасает. Ни поддержки, ни якоря. Револьвер в его руке дрогнул.
– Ренилл, дай мне револьвер.
– Голос Джатонди звучал совершенно спокойно.
– Слышишь? Отдай мне револьвер.
– Он не повинуется тебе.
– В первый раз жрец обратился непосредственно к девушке, и она застыла, словно пораженная молнией.- Тебе не дано сбить его с пути и развратить его душу, ибо он нашел себя - истинного.
В голосе первого жреца звучала непоколебимая уверенность и знакомая Рениллу насмешка. Ни намека на сомнение, отчаяние, которое почудилось ему раньше.
– Он открыл в себе Бесконечность, - заключил КриНаид.
– Он обрел Отца.