Сумерки грядущего
Шрифт:
От грустных размышлений Антона Ивановича отвлёк ещё один сосед по коммуналке, хронически нетрезвый, прозрачный как слеза слесарь Пеньков, который забрёл на кухню в поисках огонька. Твердынин неохотно дал ему прикурить, чуть сморщившись от букета разнообразных ароматов, исходящих от пролетария — эталонного представителя «глубинного народа» в представлении народа неглубинного.
— Ты чего морду воротишь, интеллигентик? — с показным недовольством спросил слесарь, обрадованный возможностью привязаться к инженеру.
— Я не ворочу, — мягко возразил Твердынин,
— Воротишь, падла! — ощерился Пеньков, дыхнув на инженера махорочным дымом, разбавленным застарелым перегаром. — Брезгуешь потомственным пролетарием, интеллигентик? Зря с тобой товарищ Марфуткина нянькается, с вражиной. Я бы уже давно сообщил куда следует.
— За что? — равнодушно спросил Антон Иванович, предпочитая не связываться с неприятным соседом.
Слесарь глубоко затянулся, как и недавно товарищ Марфуткина, выпустил струю дыма в лицо Твердынину и высказался:
— Фамилия у тебя не нашенская, не пролетарская. Из графьёв поди, интеллигентик?
Инженер ещё не привык к квазипамяти: псевдособытия путались с реальными. Он напрягся, в голове возникли обрывочные картинки из прошлой псевдожизни: реальное училище, гувернёр француз, уроки танцев и хороших манер… Наверное, в своём псевдопрошлом Твердынин был всё-таки «из графьёв». Меминженер обозлился на коллег-мемористов, что ему подобрали такую рискованную биографию.
— Нет, я тоже из рабочих! — возразил Антон Иванович, стараясь говорить без дрожи в голосе. — Сталевар…
Но недоверчивый слесарь расхохотался:
— Как же! Из каких таких рабочих, падла?! Через слово «пожалуйста», «простите-мерсите»!.. Ни одного матюга от тебя за всё время не слышал. Не наш ты, вражина, я вас, недорезанных, нутром чую! Не примазывайся! Кончилась ваша власть, падлы!
Твердынин устал от выпадов рассерженного слесаря. Он залил окурок из-под крана, выбросил в мусорное ведро и собрался уйти.
— А говоришь, не из графьёв, падла! — обрадовался Пеньков, заметив манипуляции инженера. — Пролетарий окурок бы растоптал и харкнул сверху, а не в ведро выкинул, как буржуй!
Неизвестно, что бы ответил Антон Иванович докучливому соседу, но в кухню неожиданно вошла товарищ Марфуткина. За ней следовали двое в милицейской форме, трое — в кожаных куртках с наганами в руках и ещё один — в гражданском плаще с портфелем.
— Гражданин Твердынин? — обратился к Пенькову гражданский.
— Не я! — испугался слесарь. — Вот он, падла, стоит! У, вражина, допрыгался!..
Он замахнулся на Антона Ивановича. Товарищ Марфуткина подтвердила, указывая маузером на инженера:
— Да, вот этот Твердынин. У которого морда интеллигентная. Я бы за такие антисоветские морды в Соловки отправляла без суда и следствия!
Гражданский подошёл к Антону Ивановичу, вынул бумаги из портфеля и торжественно произнёс:
— На вас, гражданин Твердынин, поступил донос от соседа. Вы позавчера сказали на кухне, что сталь новой варки плохая. Тем самым вы, гражданин, намекнули, что товарищ Сталин плохой… Есть свидетели.
— Да как же так, товарищ… э-э-э… — заволновался
— Следствие разберётся, — веско сказал гражданский. — У нас есть ордер на обыск и постановление на ваш арест. Пройдёмте!
Сбежать не получится. Хроноскорость огромная; даже если сейчас в реале начнут торможение, то оно продлится здесь до хрущёвской оттепели.
Дальше события завертелись с бешеной скоростью. Твердынина увели в комнату и уложили лицом на пол, предварительно надев ручные и ножные кандалы. В комнате энкаведешники перевернули всё вверх дном. Понятые Пеньков и товарищ Марфуткина злорадно похихикивали. Антона Ивановича мучила только одна мысль — скоро его отвезут в управление НКВД и будут бить. А может даже изощрённо пытать. Большевики знают толк в пытках, любой школьник знает. Ощущения в мемориуме полные, то есть несчастный меминженер будет чувствовать боль в полной мере. Он вспомнил: в одной передаче показывали, как погруженцу в мемориуме прижигали сигаретой руку, а потом в реале у него на этом месте возникало покраснение.
Не найдя ничего подозрительного в комнате, товарищ с портфелем кивнул, и двое в милицейской форме поволокли Твердынина на улицу. Меминженер успел заметить, что в щёлочку приоткрытой двери третьей комнаты аккуратно выглядывал молчаливый сосед. Чей был донос, сомнений не было.
У подъезда уже стоял «воронок». «Инженер-сталевар» заметил, что у каждого подъезда стояло по такой же чёрной легковушке, у некоторых даже по два: наступало время ночных арестов. Антон Иванович оказался на заднем сидении зажатым между двух милиционеров.
Ехали не очень долго, немного постояли в пробке, образованной «воронками», едущими к городскому управлению НКВД. Когда Твердынина выволокли из машины, он увидел, что небольшая площадь перед управлением полностью забита «воронками». Из машин вытаскивали арестованных — учёных в пенсне, священников, артистов во фраках, интеллигентных женщин с младенцами на руках — и, придавая ускорение пинками, тащили в подъезд управления.
Спотыкающегося на каждом шагу из-за ножных кандалов меминженера проволокли на второй этаж, и он оказался в маленьком кабинете. В глаза ему немедленно брызнул яркий свет: невидимый следователь, сидящий за столом, профессионально направил на него абажур настольной лампы. Антона Ивановича грубо усадили на жёсткий стул, привинченный к полу. Он услышал, как за спиной хлопнула дверь, и несчастный инженер оказался один на один со следователем.
Тот не торопился. Некоторое время он внимательно изучал бумаги на своём столе, словно не замечая арестованного. Затем он встал из-за стола и прошёлся по кабинету. Твердынин зажмурился, ожидая удара. Следователь присел на краешек стола — рослый сухопарый мужчина во френче и фуражке с синим околышем, которую он почему-то не догадался снять в помещении.
— Гражданин Твердынин Антон Иванович? — деловито осведомился следователь.
— Да, — осторожно ответил меминженер, приоткрыв глаза, но всё ещё ожидая удара.