Сумерки грядущего
Шрифт:
На этот раз на площади появились весьма странные люди: десятка два всадников в пехотных шинелях с клапанами незнакомой сиреневой расцветки и в будёновках с сиреневыми же звёздами. Было видно, что отряд был смоделирован наспех: зимняя форма одежды в августе, лица бойцов прозрачные и у некоторых даже одинаковые, как у клонов.
Чудной отряд возглавлял всадник с непокрытой головой, одетый в серый френч без знаков различия. Он резко осадил коня, спешился и зычно крикнул на всю площадь:
— Командир Чеботарь! Мне нужен
— А ты кто такой? — опередила Стёпку Железная Берта.
Не удостоив комиссаршу взглядом, незнакомец вынул из нагрудного кармана мандат и протянул ей, не давая в руки. Девушка подошла, прочла и отшатнулась. Сдвинув косынку на затылок, она вытерла взмокший лоб.
— Не нужно мою фамилию вслух произносить, — предупредил товарища Шнайдер человек во френче и властно повторил:
— Мне нужен Степан Чеботарь! Немедленно!
Стёпка осторожно подошёл к незнакомцу, держа руку на расстёгнутой кобуре. Тот смерил его взглядом и приказал:
— Отойдём-ка в сторонку. Есть разговор.
Под любопытными взглядами карателей и матросов они направились к церковному саду. Лишь верный Васька Ухватов осмелился крикнуть:
— Стёпка, помощь нужна?
— Сам справлюсь, — ответил Чеботарь, не оборачиваясь.
В это время к Ухватову неожиданно подскочила Железная Берта, дала ему подзатыльник и что-то прошептала, отчего просвечивающая Васькина физиономия вытянулась и стала ещё прозрачнее.
У ограды церковного сада незнакомец остановился:
— Тут нас не подслушают… Ну, здравствуй, Сугроб!
Холодов вздрогнул, услышав своё полузабытое студенческое прозвище. Он уставился на незнакомца, всматриваясь в его лицо, но внешность в мемориуме — вещь переменная. Каждый погруженец может сформировать себе облик по своему вкусу, разумеется, если он не помещает своё сознание в исторических личностей. Так что попробуй-ка определи, кто из твоих реальных знакомых с тобой сейчас разговаривает!
— Тягач?.. — нерешительно осведомился Виктор.
— Вспомнил! — рассмеялся Бурлаков. — Сколько лет, сколько зим! Рад меня видеть?
— Очень, — кисло ответил Холодов. — Ночами не спал, всё думал, где сейчас Саша Бурлаков обитает, однокурсничек дорогой…
— А ты чего это в бутылку сразу лезешь? — прищурился майор. — Холодов Витя, отличник и лучший студент на курсе?
— Так ты ведь с проверкой сюда заявился, хорошист и староста группы, — в тон ему ответил Виктор. — Плохо твои подчинённые работают, Санёк: бардак в здешней эпохе. Телеграммы странные, масонские ложи, антисемитский душок в воздухе… Ты уж разберись, накажи виновных!
— Ошибаешься, дружище, я не с проверкой. Я к тебе по другому делу.
— По-моему, моё дело уже года три как закрыто, — неприязненно проговорил Холодов, нервно теребя кобуру нагана. — Мне — два года условно, а тебе, надеюсь — премию. Не поскупилось начальство-то? Наверное, на пачку индийского чая
— Уж лучше зелёный горошек, чем баланда, — парировал Бурлаков. — Тебе ж могли и десятку впаять. Вышел бы на волю, когда за сорок перевалило. А жизнь, Витя, после сорока не начинается. Это придумали для утешения старых дев постбальзаковского возраста. Жизнь после сорока — это морщины, одышка и аденома простаты. А в качестве пенитенциарного бонуса — туберкулёз и отбитые почки.
— Так я тебя ещё и благодарить должен?! — возмутился Виктор. — Что условным сроком отделался?
Перед его глазами пронеслись воспоминания трёхлетней давности. Паренёк-аспирант уговорил тогда своего научного руководителя, доцента Холодова, помочь вытащить из мемориума Откровения Глааки, все двенадцать томов. Якобы, они нужны ему были для работы над диссертацией. А потом он продал их адептам секты Ктулху за приличные деньги. Аспиранта поймали, и он, иуда, тут же сдал руководителя с потрохами. Пареньку впаяли реальный срок, а Холодов отделался малой кровью: условкой и увольнением из университета.
— Так что у тебя за дело? — напомнил Виктор словоохотливому Бурлакову. — Мне работать надо.
— Нравится клоуном трудиться? — ухмыльнулся майор, обернувшись на площадь.
Матросы Стёпки Чеботаря, оставшись без командира, слонялись по площади без дела. А суровые молодцы Железной Берты тем временем начали сгонять народ, тех, кто не успел убежать в лес. Бабы истошно выли, дети плакали, а старики проклинали большевиков. Несколько кожаных бойцов — расстрельная команда — примерялись к стрельбе. Расстреливать мирных селян они собирались по-голливудски, с двух рук: в каждой руке по «Льюису», словно в дешёвых боевиках.
— Не дело это, специалисту по мемористике трудиться массовиком-затейником, — развил свою мысль Бурлаков.
— У тебя есть другие предложения? — хмыкнул Виктор. — В Мемконтроль хочешь взять? Учти, меньше чем на начальника отдела я не соглашусь.
— В Мемконтроль тебе путь закрыт, ты же знаешь. У нас плохо с кадрами, но судимых набирать мы ещё не начали. Госструктура, не хухры-мухры.
— Да я бы и сам не пошёл, — гордо заявил Холодов. — Не люблю стоять на задних лапках за косточку, как вы, бюджетники.
— А сейчас ты не на задних лапках стоишь? — улыбнулся майор. — За косточку от мемтуристов… Перед своим режиссёром-бездарем?
Какая-то баба на площади дико завизжала, и собеседники одновременно вздрогнули.
— Нет, ну невозможно же разговаривать! — рассердился Бурлаков. — Что за вакханалия у тебя тут!
Грубо выругавшись, он быстрым шагом двинулся к площади.
— Товарищ Шнайдер, ко мне! — крикнул он, подходя к расстрельной команде.
Железная Берта послушно, но не теряя достоинства, подошла к человеку во френче и встала в метре от него подбоченясь.