Сумерки грядущего
Шрифт:
— Как вас можно величать? Граф Твердынин? Или, может, князь? Фамилия у вас контрреволюционная, дворянская, — пояснил энкаведешник. — Вот у меня, например, фамилия простая, пролетарская — Редькин.
Твердынин благоразумно промолчал.
— Как же ты докатился до такой жизни, князь Твердынин? — мягко поинтересовался Редькин. — Соседи утверждают, что песни ты поёшь без энтузиазма, по вечерам в окошко мечтаешь, окурки в раковине гасишь. А тут ещё прилюдно про товарища Сталина сказал, что он плохой… Нехорошо!
Меминженер упорно хранил молчание. Он понимал, что, выражаясь современным улично-криминальным
— Зря отмалчиваешься, Твердынин! — задушевно сказал следователь. — Вместо того, чтобы сидеть как пень, рассказал бы о своих руководителях.
— Каких руководителях? — пискнул «инженер-сталевар».
— Тех самых!! — вдруг истерично заорал Редькин, хватаясь за кобуру. — Которые втянули тебя в антисоветскую террористическую организацию!! Которые подучили тебя плохо петь, смотреть в окно и ругать товарища Сталина!!
Следователь, оставив в покое кобуру, наклонился к сильно напуганному Твердынину и взял его за грудки:
— Давай, интеллигентик, колись! Как называется ваша организация? Кто руководитель? Где ваша штаб-квартира? Из какой страны получаете инструкции и валюту?
— Гражданин начальник… — жалобно начал инженер, вспомнив по сериалам, как нужно обращаться в таких случаях к должностному лицу.
Но Редькин не дал договорить. У следователя вдруг остекленели глаза, и на лице проступила неожиданно белозубая буржуазная улыбка. Он какой-то несолидной рысцой подбежал к столу и открыл верхний ящик.
— Когда я устаю от бесконечных ночных допросов, — сообщил Редькин жизнерадостно, глядя в пустоту и вслепую роясь в ящике, — когда еле волочу ноги после казней, когда у меня кружится голова от воплей пытаемых…
Следователь сделал эффектную паузу и неожиданно выбросил вперёд руку с аляпистой банкой растворимого кофе, выглядевшей в ладони чекиста абсолютно нелепо, как кадило в руках Троцкого.
— …Я завариваю кружку «Арабеллы»! — Улыбка на простоватом лице следователя сияла так, что затмевала свет настольной лампы. — Потому что кофе «Арабелла» приготовлен из отборных зёрен с плантаций солнечной Бразилии! «Арабелла» — верный соратник в борьбе с классовым врагом!
Твердынин обалдело уставился на Редькина. Потом он понял, в чём дело, и мысленно расхохотался, забыв на секунду о своих страхах. Проклятая реклама пробралась даже в мемориум, нигде спасения нет от двигателя торговли! Интересно бы посмотреть на создателя такого дебильного продакт-плейсмента! Хотя этот случай рядовой, не сильно интересный. Особо ушлые рекламщики, бывает, вербуют в промоутеры даже весомых исторических личностей. Антон Иванович видел по телевизору, как Пётр Первый рекламировал баварское пиво, а Малюта Скуратов — синтетические мётлы и собачий корм.
С Редькина тем временем спало рекламное помутнение, и он, придя в себя, снова заорал:
— С такими, как ты, Твердынин, советская власть не церемонится!! Мы таких гнид пачками из пулемёта расстреливаем!! Да я за советскую власть тебя лично придушу!!
Следователь бросился к инженеру, чтобы немедля осуществить угрозу. Антон Иванович снова зажмурился и прикрыл голову скованными руками. Редькин попытался схватить Твердынина за горло, но ему помешала банка кофе, всё ещё зажатая в руке. Следователь обалдело посмотрел
На следующий день судья приговорил признавшегося во всех грехах Твердынина к десяти годам заключения.
5
Нового знакомого, туповатого старлея Женю Кудрявцева, майор хотел отправить на поиски пропавшего меминженера. Но неожиданно переменил решение, перепоручив это дело Виктору.
— Не знаешь, почему? — решил выяснить Холодов у нового напарника причину такой замены.
Они сидели в холле восточного крыла здания управления Мемконтроля, пили кофе из автомата и ждали вызова: меминженеры должны были настроить капсулы для погружения.
— Он мне другое задание поручил, — безучастно ответил флегматичный Кудрявцев.
— Какое? — Что за напарник, клещами из него тащить приходится!
— Я в тридцать второй год отправляюсь. В село Таёжное.
— В Таёжное?! — поразился Виктор. — Я только что оттуда! Что там произошло на этот раз?
— Там колхоз организовали, а в Бобровской бригаде нет людей, — словно нехотя пояснил Евгений. — Их в Гражданскую всех красные расстреляли. А бригада должна передовой стать. Диссонанс.
Вот так у нас всё делается! Сперва начальство в лице Бурлакова наворотило дел, а потом подчинённого отправляет исправлять. Сейчас-то какой смысл погружать бестолкового старлея?
— Интересно, почему меня не отправил? — озвучил свои мысли вслух Холодов. — Я те места лучше тебя знаю…
— Говорит, чтобы со своим порожденцем случайно не встретился.
А ведь верно! Не такой уж дурак наш майор! Если тебя смоделировали и погрузили в мемориум, то потом, после выгрузки, там остаётся порожденец — твой образ, который начинает жить самостоятельной жизнью. Если ты погружался ненадолго, то порожденец рассосётся через некоторое время в зависимости от точности моделирования. А если ты изо дня в день погружаешься в одно и то же место, то твой образ сильнее и сильнее въедается в мемориум и становится исторической личностью. Случаев встречи с собственными порожденцами немногочисленны, но, по слухам, это ни к чему хорошему не приводило: порожденец может отреагировать неадекватно на своего «оригинала».
Виктор смял пустой стаканчик, поглядел на часы и пошёл к автомату за второй порцией кофе. Полный стаканчик налить не удалось: за стеной, возле которой стоял автомат, сильно завибрировал один из четырёх мнемотронов, и часть кофе пролилась на поддон. Мощные в Мемконтроле мнемотроны, не то, что в университете!
Там, в университетской лаборатории — единственная устаревшая модель, давление даже на форсированном режиме выдаёт не больше пяти миллионов хистпаскалей. А тут — новенькие агрегаты, которые в обычном режиме давят мемориум гигохистпаскалями! Но даже старый мнемотрон — уже неплохо, раньше люди вообще без них обходились. О быстрой корректировке исторического периода или биографии древней знаменитости тогда не могло быть и речи: нужно внести изменения в документы, распространить их в средствах массовой информации, дождаться, пока эти изменения утрясутся в общественном сознании и только тогда начнётся воздействие на мемориум.