Сумерки империи
Шрифт:
Мы откатились назад, а вслед нам летели пули и снаряды. К счастью, на помощь пришла артиллерия. Наши батареи открыли огонь и остановили пруссаков. Все полковые горнисты остались живы. Господин де Сен-Нере подал им знак, раздался сигнал, и мы опять бросились в атаку на прусскую пехоту.
И вновь, как и в первый раз, пехотинцы расстреливали нас с близкого расстояния, однако нам удалось проскочить зону обстрела, перебраться через груды трупов и обрушиться на пруссаков. Но они немедленно контратаковали нас с флангов и отбросили от своих позиций.
Вернувшись на исходную позицию, мы посчитали, скольким из нас удалось остаться в живых. Оказалось, что уцелел лишь каждый четвертый. Меньше, чем за десять минут наш полк был уничтожен. Вспоминая об этой атаке, я каждый раз недоумеваю: почему не убило нас всех, от первого до последнего солдата?
Оставшиеся в живых сгрудились вокруг нашего полковника. Я ощупал себя и свою лошадь, чтобы убедиться, что мы с ней действительно еще живы. Ни у нее, ни у меня не было ни одной царапины. Появился Франческас. От его сабли осталась одна рукоятка.
— Ей-богу, — сказал он, — саблей я только колол, но у этих чертовых пруссаков кирасы под мундирами, вот сабля и сломалась. Когда опять будет атака, колите в нос, д’Арондель, только в нос.
Тут он закачался и рухнул на землю. Я спрыгнул с лошади, торопясь помочь ему.
— Бесполезно, — тихо проговорил Франческас, — думаю, мне уже никогда не увидать родного дома.
Пришлось нам покинуть эту позицию, на которой полк понес такие большие потери. Мы уходили. Место, которое мы оставляли, было завалено трупами, и повсюду, громко стеная, лежали раненые солдаты. Это было невыносимое зрелище. Хотелось спросить: где сейчас Наполеон III, где Оливье, где Лебеф?
Рядом со мной оказался господин де Сен-Нере. Он печально взглянул на меня. В глазах у него стояли слезы.
— Видите, как все выпито, — сказал я.
— Да, но дело еще не окончено.
Сражение действительно продолжалось. Многие генералы и целые полки успели укрыться в городе, но остались и другие генералы, которые продолжали драться.
Какой-то генерал остановил нашу колонну. Говорили, что это был сам Дюкро. Ему удалось собрать несколько полков, а также остатки кавалерии и артиллерии.
Пруссаки, занявшие оставленную нами территорию, засыпали нас снарядами, а в это время их пехота пошла в наступление. Они уже приближались, стараясь взять нас в кольцо.
Необходимо было отбросить пруссаков или хотя бы пробить брешь в их рядах. Для этого вновь потребовалась кавалерия. В наличии были подразделения африканских стрелков и гусар.
Нас построили в боевой порядок. Господин де Сен-Нере, командовавший атакой, воскликнул:
— Вперед, дети мои, за честь Франции!
Но тут рядом с нами разорвался снаряд. Моей лошади распороло осколками брюхо, а меня оглушило и сбросило на землю. Когда мне удалось подняться на ноги и оглядеться, я увидел господина де Сен-Нере. Он неподвижно лежал на земле. Я бросился к нему. Полковнику повезло меньше, чем мне. Осколок снаряда разворотил ему грудь.
— Вперед, дети мои, за честь Франции!
Он уже не мог говорить и только слабеющей рукой сжимал мою руку.
Кавалерийская атака не удалась. Мы потеряли не менее восьмисот человек. Наше отступление было таким же мощным, каким бывает откат волны во время бури. Отступая под огнем противника, люди сметали все на своем пути. Я пытался остановить кого-нибудь из бегущих людей, чтобы они помогли мне вынести моего несчастного полковника. Но куда там! На меня либо вообще не обращали внимания, либо, соизволив оглянуться на бегу, издевательски шутили или давали циничные советы.
— Он же умер, оставь его в покое.
— Ты вывернул его карманы?
Недалеко от того места, где лежал полковник, раскинулись заросли терновника и ежевики. Их колючие ветки так сильно переплелись, что казались непроходимыми, и все отступавшие старались обойти эти заросли стороной. Я поднял на руки господина де Сен-Нере, перенес его поближе к зарослям, а затем саблей расчистил в них небольшое пространство. Надо было спешить, потому что у меня над головой продолжали свистеть пули, и обстрел становился все более интенсивным. Но я еще не исполнил последний долг и от волнения на несколько секунд замешкался в нерешительности. Наконец я взял себя в руки и достал из пропитанных кровью карманов золотой портсигар, бумажник из русской кожи и эмалевый медальон с изображением маленькой девочки со светлыми волосами.
Пруссаки уже были совсем близко. Надо было либо спасаться бегством, либо сдаваться в плен. Сдаваться, конечно, не хотелось и пришлось убегать. При этом я злился на самого себя, и каждый раз, когда над ухом у меня свистела пуля, бормотал:
— Если получишь пулю в спину, то так тебе и надо. Ничего другого ты не заслужил.
Я добежал до дороги, проходившей через поле, на котором еще недавно шло сражение, но по дороге неслась лавина, и о том, чтобы ступить на нее не могло быть и речи. В этой лавине перемешались обезумевшие лошади с потерявшими голову всадниками, пушки, фургоны, повозки. Лавина заполонила все пространство от края до края дороги и сметала все, что попадалось ей на пути. Я двинулся по целине в том же направлении, куда устремился весь людской поток, не понимая, куда именно все направляются. Хотелось верить, что мы двигались в сторону города. Время от времени над нашими головами разрывался снаряд, и тогда многие бросались на землю, прикрыв головы руками. Но на них не обращали внимания. Все очень торопились, зато пруссакам было некуда спешить, и они могли спокойно прицеливаться и выпускать снаряды прямо в центр этого стада, которое уже и не думало защищаться.
Спасавшиеся люди надеялись, что городские ворота будут открыты. Но они оказались заперты, а толпа все прибывала. Люди взбирались по откосам у городских стен, падали и скатывались в ров. Вскоре глубокий и широкий ров переполнился людьми. Все пытались выбраться из него, давя друг друга и шагая буквально по головам. Кого только не было в этом людском месиве, в том числе немало полковников и генералов. Два кирасира на лошадях никак не могли спешиться в плотной толпе, и они спрыгнули прямо на головы людей, из-за чего многие были раздавлены, а лошади переломали ноги. Их окружили и забили до смерти.
Люди пытались взобраться на разрушенное заграждение, но оно, не выдержав напора, рухнуло, и многих раздавило его обломками. Наконец принялись в отчаянии штурмовать ворота подземной галереи, и эта попытка, в конце концов, удалась. Ворота были сметены, и открылся узкий проход, в который, задыхаясь и давя друг друга, стали протискиваться люди. Мне удалось прорваться в город. Но и в городе было ничуть не безопасней, чем на поле боя. Прусская артиллерия вела обстрел, и я своими глазами видел, как снаряд разорвался прямо посреди группы несчастных крестьян, вынужденных из-за начавшегося сражения бежать из своей деревни и искать укрытия за стенами Седана. Одной женщине осколком снаряда разбило голову, и кровью матери залило лицо ребенка, которого она в это время кормила грудью. Ребенок зашелся криком. Каким-то чудом он остался жив.