Сумерки империи

Мало Гектор

Обстреливали нас нещадно. Было очевидно, что пруссаки целились именно в нас, и снаряды падали, словно градины. Если бы они стреляли точнее, то разнесли бы нас в клочья, но, к счастью, снаряды пролетали у нас над головами и только вспахивали холм, на котором мы стояли.

Неужели мы так и простоим здесь целый день? От творившегося вокруг ужаса наши лошади чуть не взбесились. Мы удерживали их с невероятным трудом, и тем не менее некоторые из них все же понесли, вызвав смятение в наших рядах.

Тем временем вокруг нас, а точнее говоря, под нами, разворачивалось сражение. И вот, что странно: притом, что

артиллерийский огонь был исключительно мощным, ведь по нам стреляли тысяча двести орудий, ружейная стрельба звучала еще мощнее и казалась просто бешеной. Гром ружейных выстрелов сливался в один рокочущий вал, который непрерывно и с большой скоростью катился по полю.

Грохот становился невыносимым, и тем не менее солдаты умудрялись переговариваться между собой. Одни говорили, что дела наши неплохи, другие — что хуже некуда. По мне, все шло нормально, но этим все и ограничивалось. Я не мог понять, наступаем мы или отступаем. Мне казалось, что прусские батареи, позиции которых утром были довольно далеко от нас, стали заметно ближе. Возникло ощущение, что мы оказались в центре огромного лука, и свободное пространство у нас оставалось лишь со стороны тетивы, но и оно уменьшалось буквально на глазах.

Наконец наше положение ухудшилось настолько, что было принято решение отступить. Утром мы еще видели наших генералов, но потом они куда-то исчезли, и никто уже не сомневался, что мы стоим на месте только потому, что ждем, когда они вновь появятся. Первыми ушли с позиции кирасиры, за ними последовали драгуны. Мы понимали, что они отправились на поиски лучшей позиции. Затем пришла наша очередь. Нас отвели в небольшую долину и разместили рядом с кладбищем, по поводу чего эскадронные остряки принялись отпускать шуточки.

Особенность новой позиции состояла в том, что наш полк был полностью изолирован от всей французской армии, словно мы были нейтралами, какими-нибудь бельгийцами или англичанами, и оказались здесь лишь для того, чтобы наблюдать за происходящей битвой. Накануне мы не смогли найти свой корпус, и было решено, что на следующий день все же попытаемся его отыскать. Но наутро началось сражение, и мы были вынуждены оставаться в том месте, где был разбит наш лагерь. Почему наши командиры не воспользовались ночным временем, чтобы отыскать свой корпус? Почему командующий корпусом не организовал поиск своих полков? Об этом я ничего не знаю. Я пишу только о том, что видел своими глазами, и никаких объяснений по этому поводу дать не могу. Знаю лишь, что вся эта невообразимая дезорганизация затронула не только наш полк. О многих других полках забыли точно так же, как и о нашем.

Оставаясь в долине, мы были в полной безопасности. Здесь мы простояли более трех часов и "участвовали" в сражении одними лишь ушами. Наконец к нам прискакал офицер связи. Он переговорил с полковником, после чего раздалась команда: "Рысью марш!" Мы, разумеется, решили, что нас ведут в самое пекло или, по крайней мере, на соединение с нашим корпусом. Однако ничего похожего не произошло. Наши генералы, командир дивизии и командир бригады, бросили нас. У главнокомандующего было много неотложных дел и ему тоже было не до нас. И только наш полковник пытался отыскать для полка место в этом сражении.

В итоге у нас получилось что-то вроде прогулки по полю битвы, которую остряки окрестили боевой

прогулкой.

"Прогуливались" мы, понятно, не по передовой, а позади боевых порядков, и от этого открывшееся перед нами зрелище казалось еще ужаснее. Дело в том, что к тому времени многие полки были отброшены к городу, и, глядя на жалкие остатки этих частей, на почерневших от порохового дыма окровавленных солдат, казалось, что положение наше совершенно безнадежно. Когда мы спрашивали у отступавших с поля боя солдат, как идет сражение, они качали головами и говорили: "Плохи наши дела".

Эти люди сделали все, что было в их силах, но при этом огромное количество наших войск вообще не участвовало в сражении! Спустившись с возвышенности на равнину, мы смогли охватить взглядом практически все поле битвы, и нам хорошо было видно, что на склонах холмов оставались в бездействии целые пехотные дивизии, а в оврагах и лощинах стояли, спешившись, солдаты кавалерийских полков. Кавалерия и санитарные повозки никак не могли поделить места стоянок, и в результате многие повозки оставались на открытых участках, в то время как боеспособные полки хоронились в укрытиях.

Пока мы прогуливались, вся армия пришла в движение, смысл которого был совершенно непонятен тем, кто ничего не знал о складывавшейся обстановке. Делалось это по приказу генерала Вимпфена, который сменил командовавшего в начале сражения генерала Дюкро. Сначала войска передвинули вправо, затем влево, после чего их вновь передвинули правее.

Мы прошли вдоль почти всей линии фронта и неожиданно увидели крупное кавалерийское соединение, выстроившееся на равнине у кромки леса. Наш полковник решил присоединиться к этим частям. Если их бросят в сражение, то и мы последуем за ними.

И такая возможность нам вскоре представилась. Перед нами находилась многочисленная пехота противника, занимавшая весь лесной массив. Наша же пехота на этом участке была малочисленной, а артиллерия имела слишком малый калибр, чтобы эффективно отвечать прусским орудиям. В такой ситуации от нас требовалось либо сменить позицию, либо решительно ее защищать.

В итоге командование приняло решение атаковать противника. Полки выстроились в боевые порядки, и горнисты протрубили сигнал атаки. С минуты на минуту должен был завязаться бой.

— Если у вас есть платок, — сказал мне Франческас, — обмотайте им правую руку. Сабля будет крепче держаться в руке и орудовать ею будет легче.

Я чувствовал волнение, но, к счастью, оно не имело ничего общего с моим утренним состоянием.

Мы тронулись. Нам предстояло преодолеть примерно две тысячи метров. Проскакали мы их галопом. Наши резвые кони едва касались копытами земли. Пруссаки встретили нас мужественно. В наше время пехота уже не боится кавалерийских атак. Современные пехотинцы имеют достаточно скорострельное оружие, и, проявив выдержку, они почти наверняка не подпустят к себе кавалерию на близкое расстояние. Прусская пехота не стала строиться в каре, такая тактика не применяется в их армии, но они открыли ураганный огонь, и мы не смогли подойти к их позициям. В пятидесяти метрах от их линии огня наш первый эскадрон был полностью уничтожен, а остальные подразделения не сумели преодолеть образовавшееся нагромождение из убитых людей и лошадей.