Сумерки (Размышления о судьбе России)

Яковлев Александр Николаевич

Говорят, что опыт — это ум дураков. Не совсем так. И не всегда так.

Работа в новом качестве резко улучшила мое материаль­ное положение. К 1500 рублям официальной зарплаты доба­вился пакет с 3000 рублей, с которых не надо было платить ни налоги, ни партийные взносы. Ну как тут не благодарить государевы блага? Теперь меня уже допускали на закрытые заседания бюро обкома, где заслушивались разные доклады, в том числе руководителей КГБ и УВД об общей обстановке в области. Постепенно начинаешь привыкать и к личной осо- бости. Селекционная машина работала исправнейшим

обра­зом.

Доклады на бюро обкома оставляли у меня какое-то смут­ное впечатление. Что было в них правдой, а что — нет, опре­делить невозможно. Получалось, что в области распростра­нены антисоветские настроения и антипартийные разгово­ры, обнаруживались какие-то молодежные организации и группы, на сборах которых поют блатные песни и читают сомнительные стихи. В то же время говорили о неслыханном единстве народа, его поддержке политики партии, и только отдельные отщепенцы и клеветники, а их единицы, мешают народу жить хорошо и спокойно.

КГБ боялись все. От этой организации зависела судьба любого начальника. Но случались и разборки. Однажды на закрытом заседании бюро обкома Ситников зачитал письмо одной женщины, в котором она писала, что ее брат, капитан КГБ, сидит в тюрьме за то, что в закусочной на дороге из Ярославля в Москву якобы ранил одного человека выстрелом из пистолета, а другого ударил пивной кружкой. Сестра пи­сала, что один из «пострадавших» уже арестован за убийство председателя колхоза. Именно это и привлекло внимание. Создали комиссию.

Через два-три месяца снова заседание бюро. Длилось весь день. Оказалось, что этот капитан выступил на партийном собрании в своей организации и рассказал о фальсификации некоторых политических дел. В ответ провокация — драка в пивной, организованная сослуживцами из КГБ. Один из «по­сетителей» закусочной учинил скандал и стал отнимать пис­толет у капитана. Капитан дважды выстрелил вверх, его уда­рили по руке, и третья пуля попала в кончик пальца одного колхозника. Капитана избили в закусочной, избили в мили­ции, а затем осудили на восемь лет тюрьмы.

Когда ситуация стала проясняться, бюро приняло реше­ние доставить на заседание пострадавшего. От капитана дол­го не могли добиться ни одного слова — он плакал. Пригла­сили врачей, они как-то успокоили его. Придя в себя, он рас­сказал жуткую историю о своих мытарствах, о порядках в КГБ, о беззакониях и фальшивых делах. Тогда этот эпизод я воспринял как торжество справедливости. Но не прошло и года, как сняли первого секретаря обкома КПСС Ситникова. Позже выяснилось, что вся эта история — финал длительной подковерной борьбы внутри областной элиты, и не только областной, но и в Москве.

Тяжелейшим годом на Ярославгцине был 1947-й. Голод­ный год. Неурожай, а то, что уродилось, сгнило в поле, дождь поливал с утра до вечера. А ЦК тем временем требовал при­нять все меры для выполнения плана госпоставок, особенно по картошке. Область была ориентирована на снабжение Северного флота. Все в области знали, что картошки в дерев­нях нет, люди голодают. Но это мало кого волновало. О ходе сдачи государству картофеля надо было докладывать в Моск­ву каждый день.

Очередное государственное мародерство.

Собрали очередное бюро обкома. Раскрепили руководя­щих работников обкома по районам и велели выехать на места немедленно. Мне достался Толбухинский район, не так далеко от Ярославля. Кое-как добрался до Толбухина. Пер­вый секретарь райкома говорит:

— Ты же знаешь, что картошки нет, но ищи, раз велено. Возьми уполномоченного по заготовкам, у него есть мото­цикл с коляской, и вперед... за картошкой.

Конечно, картошки мы не нашли, поскольку ее не было. Смотреть в глаза колхозникам было бесконечно стыдно. Де­тей кормить нечем, а мы о советском патриотизме несем раз­ную околесицу. Ни с чем вернулись в Ярославль. Снова бюро обкома. По очереди доклады — первого секретаря райкома и «партийного комиссара» из обкома.

Первый секретарь: «Картошки нет». Уполномоченный об­кома — то же самое. Обоим по выговору с занесением в учетную карточку. И так по всему списку. Эти мизансцены повторялись в разных вариантах недели две. Потом все за­тихло.

Зимой наступили страшные времена. Ребята в деревнях пухли от голода, а в детских домах — умирали. Все призывы к Москве о помощи оставались без ответа. Только местные чекисты получили указание арестовывать «клеветников», ко­торые «распускают слухи о каком-то голоде». Особенно убе­дителен был лозунг, приделанный к зданию Любимского райкома партии: «Жить стало лучше, жить стало веселее».

Из того, ярославского, времени расскажу еще о трех встречах с Матвеем Федоровичем Шкирятовым — «совестью партии», как его тогда называли. Должен сказать, уроки я по­лучил весьма впечатляющие — уроки реальной карательной политики в самой партийной жизни. Шкирятов был предсе­дателем Комитета партийного контроля — репрессивного органа партии.

Мне не было еще и тридцати. Заведуя отделом школ и ву­зов, я одновременно являлся секретарем партийной органи­зации аппарата обкома. Состоялось очередное собрание, на котором я не присутствовал, был в отпуске. Сначала все шло мирно. Но вдруг один из работников административного от­дела обкома (КГБ, МВД, армия) Кашин обвинил первого сек­ретаря обкома в «троцкизме в области животноводства». Ситников вспылил и сказал все, что об этом думает, в част­ности заметил, что не помнит, чтобы Троцкий занимался жи­вотноводством и высказывался по этому поводу. Тут и была его «ошибка».

Кашин написал в ЦК донос, после которого Ситникова, а также секретаря по сельскому хозяйству Гонобоблева, меня (как партийного секретаря) и автора письма вызвали к Шки- рятову. Началась «проработка». Я был потрясен нелепостью обвинений и предвзятостью обсуждения. Пытался что-то объяснить, но Шкирятов прервал меня, сказав: «Помолчи, ты еще молод». Только потом я узнал, что все это было заранее подготовлено, Ситникова не любил Маленков, поскольку Ситников до нас работал в Ленинграде, а Маленков был вдохновителем «Ленинградского дела». Судя по словам Шки- рятова, все шло к тому, что Ситникова надо снимать с долж­ности. Однако избежать такого исхода помог сам кляузник.