Сумерки (Размышления о судьбе России)

Яковлев Александр Николаевич

Репрессивная политика работала без устали. Отправили в ссылку Иосифа Бродского, будущего Нобелевского лауреата. Выдавили за границу неугодных властям режиссеров Тар­ковского и Любимова, писателя Некрасова, виолончелиста и дирижера Ростроповича.

Власти все чаще стали прибегать к психиатрии как сред­ству борьбы с инакомыслием. Эта практика связана, прежде всего, с именем Юрия Андропова. В 60-е годы был «теорети­чески обоснован» по указанию КГБ диагноз «вялотекущая шизофрения», позволявший объявить больным любого чело­века, если это потребуется властям. Численность узников специализированных психиатрических больниц стала быст­ро расти. По свидетельству тех, кто, будучи здоровым,

про­шел такое лечение, «психушки» были страшнее тюрем и ла­герей.

Власть продолжала свой контроль за жизнью интеллиген­ции, разделив ее на подозреваемых и на временно непо- дозреваемых, на выездных и невыездных, на печатаемых и непечатаемых, на награждаемых и ненаграждаемых, пригла­шаемых на официальные приемы и банкеты и неприглаша- емых.

Напомню наиболее близкие по времени примеры травли Андрея Сахарова и Александра Солженицына.

«Комитет Госбезопасности информирует о том, что

17 сентября 1973 г. жена Солженицына пригласила к себе на квартиру академика Сахарова с женой и имела с ними двух­часовую беседу. Выражая мнение Солженицына, его жена в беседе настойчиво проводила мысль о необходимости допол­нительного обращения Сахарова к мировой общественности по более широкому кругу проблем, касающихся якобы отсут­ствия свобод в Советском Союзе...»

В январе 1974 года на Политбюро, где обсуждался вопрос «О Солженицыне», Брежнев, имея в виду книгу «Архипелаг ГУЛАГ», сказал:

«Это грубый антисоветский пасквиль. Нам нужно в связи с этим сегодня посоветоваться, как нам поступать дальше. По нашим законам мы имеем все основания посадить Солже­ницына в тюрьму, ибо он посягнул на самое святое: на Лени­на, на наш советский строй, на Советскую власть, на все, что дорого нам. В свое время мы посадили в тюрьму Якира, Литвинова и других, осудили их, и затем все кончилось. За рубеж уехали Кузнецов, Аллилуева и другие. Вначале пошуме­ли, а затем все было забыто. А этот хулиганствующий эле­мент Солженицын разгулялся».

Андропов на том же заседании заявил: «...Я, товарищи, с 1965 года ставлю вопрос о Солженицыне. Сейчас он в своей враждебной деятельности поднялся на новый этап... Он вы­ступает против Ленина, против Октябрьской революции, против социалистического строя. Его сочинение «Архипелаг ГУЛАГ» не является художественным произведением, а явля­ется политическим документом. Это опасно, у нас в стране находятся десятки тысяч власовцев, оуновцев и других враждебных элементов... Поэтому надо предпринять все ме­ры, о которых я писал в ЦК, то есть выдворить его из стра­ны...»

Предложение Андропова было принято. Солженицын вскоре был насильственно выслан из СССР и лишен граж­данства.

В декабре 1979 года Андропов в очередной раз докладыва­ет о Сахарове. Доносит, что тот «в 1972—1979 годах 80 раз посетил капиталистические посольства в Москве», имел бо­лее «600 встреч с другими иностранцами», провел «более 150 так называемых пресс-конференций», а по его материалам западные радиостанции подготовили и выпустили в эфир «около 1200 антисоветских передач». Все было подсчитано, но предать суду Сахарова тогда побоялись из-за «политиче­ских издержек» международного масштаба.

Академик Арбатов, посетив меня в Канаде, рассказывал, что спецслужбы активно искали форму расправы с Андреем Дмитриевичем. Наконец, 3 января 1980 года Политбюро ре­шило лишить Сахарова всех высоких званий и «в качестве превентивной меры административно выселить его из Моск­вы в один из районов страны, закрытый для посещения ино­странцами».

За

всей этой пляской невежества вокруг Пастернака, Сол­женицына, Сахарова и многих других достойнейших граж­дан нашей страны я наблюдал из Канады. Создавалось ощу­щение агонии власти. Во время многочисленных встреч на разных приемах я ловил то ли сочувствующие, то ли осуж­дающие взгляды, впрочем, может быть, это мне только каза­лось. В любом случае я чувствовал себя неловко, зябко, ста­рался сократить свои встречи до минимума.

Уже в путинские времена, я смотрел очередную серию вранья об Андропове. Приспособленцы, как всегда, из кожи лезут, чтобы перед властью выслужиться. Не сталинист, мол, Андропов, не палач, не персонаж пещерных времен, а «друг интеллигенции», то и дело спасавший ее от неприятностей. Я понимаю, что фильмы заказные, входят в программу отмы­вания кровавого прошлого, причем за деньги налогоплатель­щиков, но все равно мне жалко сценаристов, берущихся за это пошлое, мягко говоря, занятие. Гораздо честнее было бы зачитать злобные письма Андропова в Политбюро, требую­щие ужесточения мер против любого инакомыслия.

С началом Перестройки в духовную жизнь пришли новые надежды. Но репрессивная машина и идеология нетерпимос­ти упорно не сдавали своих позиций. Да и некоторые писа­тели, особенно те, что, кроме доносов, ничего писать были не в состоянии, не хотели (и до сих пор не хотят) расставаться с прошлым. В сталинско-андроповском заповеднике им было тепло и уютно.

Честно говоря, я был искренне убежден, что свобода пре­дельно сузит поле доносов, дрязг, разного рода разоблаче­ний, основанных на личных амбициях и зависти. До того, как попасть в Политбюро, я не знал, что немалая часть людей культуры и науки были агентами КГБ. Карательные службы умело использовали осведомительную сеть для того, чтобы держать в узде интеллигенцию. Некоторым из них даже раз­решалось высказывать какие-то «смелые» мысли, чтобы лег­че было проникнуть в среду инакомыслия.

Сегодня время другое, но завербованные ранее «мастера пера», работающие в жанре политического и прочего сыска, до сих пор продолжают разоблачать «агентов влияния», за­ниматься доносительством. Сегодняшние газетные или эфирные компроматные «сигналы» очень похожи на донесе­ния карательных служб прошлых времен, которые я читал и продолжаю читать в изобилии, занимаясь реабилитацией жертв политических репрессий.

Все смешалось в российском доме интеллигенции: некото­рые бывшие антисоветчики стали певцами советской власти, бывшие антикоммунисты — новокрещеными большевиками, а те, кто клеймил империю последними словами и с нетерпе­нием ждал ее краха, теперь превратились в певцов велико­державности. Есть и такие бывшие «инакомыслящие», кото­рые, устав, видимо, от свободы, ратуют за то, чтобы пристру­нить подраспустившийся народ и с этой целью вернуть силовым структурам печально известные функции по «наве­дению порядка».

Свобода слова и творчества набирала обороты, но КГБ, как и раньше, продолжал направлять в ЦК записки о враждебной деятельности интеллигенции, а также литера­турные «обзоры», разумеется, определенного содержания и подготовленные агентурой из писателей. В записке КГБ от июня 1986 года (уже шла перестройка) перечисляются фамилии многих известных писателей, которых якобы «об­рабатывают» иностранные разведки. Сообщается, что «Ры­баков, Светов, Солоухин, Окуджава, Искандер, Можаев, Рощин, Корнилов и другие находятся под пристальным вни­манием спецслужб противника». Упоминаются также Сол­женицын, Копелев, Максимов, Аксенов как «вражеские элементы». И снова, уже в XXI веке, повылезали из пещер звонари «нового курса», которые критиков власти относят к «пятой колонне».