Сумерки (Размышления о судьбе России)

Яковлев Александр Николаевич

Мы с главным редактором «Комсомольской правды» за­упокойно переглядывались, ясно было, что наши дела плохи, попали словно караси на горячую сковородку. Понимали, что Брежнев пришел не для того, чтобы хвалить газету. Соляник повеселел, начал жаловаться на то, что подобные статьи ос­лабляют дисциплину, снижают авторитет руководства. Пол­ный набор блудливых слов того времени.

Брежнев был хмур, слушал, наклонив голову. А выступаю­щие все время пытались уловить его настроение. Но тут сло­во взял Александр Шелепин. Он начал свою речь примерно так. «О чем мы говорим? Оклеветали и оскорбили Соляни­ка? Но ведь проводилась проверка. Давайте определимся. Ес­ли факты неверны, тогда давайте

накажем главного редакто­ра и тех, кто поддержал газету. Если же факты верные, тогда о чем разговор?» Речь Шелепина была напористой, в ней яв­но прослушивался вызов другим секретарям ЦК, а как оказалось, — и Брежневу.

Все притаились. Видимо, не могли понять, что тут разыг­рывается. Это потом прояснилось, что игра была гораздо серьезнее, чем представлялось непосвященным. Брежнев промолчал, теперь все взоры обратились к Суслову — а что скажет он? Сначала Суслов произнес какие-то банальные слова об объективности, о необходимости беречь кадры. Ка­залось, что сейчас, как и все другие, обрушится и на газету, и на отдел пропаганды. Ничего подобного не произошло. В самом конце речи он произнес слова, которые я запомнил на всю жизнь.

— Правильно здесь все говорили, что нельзя Соляника ос­тавлять на этой работе (хотя никто об этом и слова не ска­зал). На флотилии вершатся плохие дела, один человек по­кончил жизнь самоубийством. Конечно, газета могла бы по­советоваться перед публикацией, но, судя по результатам проверки, там все изложено правильно.

На том и закончил свою речь. Спокойную и монотонную. Видимо, он знал о сути дела больше, чем все остальные. Мы с Вороновым повеселели, знали, что Суслов от своих слов не откажется. Секретари ЦК переглядывались, пытаясь понять, что произошло. Какие пружины сработали, чтобы так повер­нулось дело? Они явно попали впросак. А Брежнев так и просидел все заседание молча. Только в конце, когда все ста­ли расходиться, он остановил меня и редактора «Комсомол­ки», поднял голову и зло буркнул:

— А вы не подсвистывайте!

И снова замолчал. Как потом стало известно, Соляник за­даривал богатыми подарками и руководство ЦК, и прави­тельство Украины, и многих в Москве, включая самого Брежнева, не говоря уже о соответствующих министрах.

Цензура цензурой, но все-таки в печати время от времени появлялись и неожиданные для ЦК статьи. Кроме случая с Соляником я помню статьи в «Правде» и «Комсомольской правде» о продолжающемся уничтожении Байкала бумаж- но-целлюлозным комбинатом, построенным на его берегу. Уникальность этого озера известна. Уверен, что в будущем пресная вода Байкала будет продаваться за золото, но об этом мало кто думал.

Газетные статьи вызвали острую реакцию со стороны промышленных отделов ЦК. Они подняли крик — опять на­падки, ничего вредного там не происходит, с очистными со­оружениями все в порядке. Мы начали готовить записку и вышли с особым мнением: газеты правы, надо создать комис­сию для проверки фактов. Но обсуждение этой проблемы на Секретариате ничего не дало. Тем не менее Суслов вынес вопрос на Политбюро. Я не был на его заседании, но мне рассказывали, что обсуждение там проходило еще хуже, чем на Секретариате. Газеты подверглись резкой критике. Коро­че говоря, защитники Байкала потерпели очередное пора­жение.

Через какое-то время мне позвонил один из заместителей министра правительства России и сказал, что он встречался с одним из научных сотрудников, у которого есть интерес­ные данные по Байкалу. Молодой ученый принес любитель­ский фильм. Автор фильма черпает из Байкала воду и нали­вает ее в сосуд, потом берет рыбок и опускает их туда же. Рыбки дохнут. Воду он брал из мест, близких к комбинату.

Меня все это заело, особенно возмутило

вранье промышлен­ников и лицемерие секретарей и членов Политбюро ЦК. Все же отлично знали, что происходит с Байкалом на самом деле. На хозяйстве в Секретариате в то время был Андрей Кири­ленко. Я пошел к нему с этим фильмом. Поначалу он не хо­тел возвращаться к уже решенному вопросу, но все же со­гласился посмотреть фильм.

— Неужто это так, неужто не подделка? Слушай, а ты ме­ня не подведешь, может, это какой-то монтаж или как там у вас называется?

Я ответил, что непохоже, люди понимают, какие в этом случае могут быть неприятности.

— Оставь мне фильм.

Недели через две меня приглашают на Политбюро, и там снова стоит вопрос об озере Байкал. Оказывается, Кирилен­ко сумел показать этот фильм Брежневу и еще кому-то. На Политбюро доклада не было, только Кириленко рассказал о фильме. К этому времени и газеты дали дополнительный ма­териал о том, как уничтожается жемчужина России. Завя­зался разговор. Брежнев занял вялую позицию — да, надо бы все это проверить. К сожалению, и на этот раз ограни­чились тем, что дали поручение комиссии во главе с акаде­миком Жаворонковым еще раз «изучить и доложить Полит­бюро». Комиссия «изучила» и подтвердила свою прежнюю точку зрения. А Байкал страдает до сих пор. Страдает из-за преступного отношения к природе со стороны властей. В 2002 году вышло постановление о выделении дополнитель­ных средств на очистные сооружения. Однако многие высо­кие чиновники до сих пор считают Байкал лужей после дож­дя. Высохнет — и ладно.

Подобных фактов, связанных с выступлениями газет, бы­ло очень много. Тогда, в эпоху цензуры, печать была под по­стоянным обстрелом номенклатуры. Правящая каста хотела постоянных и никогда не смолкающих аплодисментов, под­тверждающих безусловное величие своих «деяний», в том числе и преступных. Единственно, что порой выручало, так это внутренние противоречия между самими «небожите­лями», о которых элита, включая газетную, кое-что знала. И пользовалась этим, публикуя критические статьи. Учиты­вали сие явление и мы в отделе пропаганды. Мы тоже игра­ли. Не только в чужие игры, но и в свои.

Приведу один из многих примеров. Звонит мне Алексей Косыгин — председатель Совета Министров, и говорит, что в «Правде» опубликована неправильная статья об одном из министров, кажется, о Костоусове. В статье говорилось, что закупленное за рубежом новейшее оборудование валяется на заводских дворах, ржавеет и разворовывается. «Скажите об этом Зимянину (главный редактор «Правды»)», — потре­бовал Косыгин. Я, естественно, пообещал выполнить указа­ние, но не выполнил. Через некоторое время звонит первый заместитель Косыгина и тоже член Политбюро Дмитрий По­лянский и произносит восторженные слова по поводу той же статьи. Как и Косыгин, Полянский попросил меня сказать об этом Зимянину. Я не выполнил и это указание. В какой-то мере рисковал, но понимал, что оба они хотят свести ка- кие-то свои счеты чужими руками. Звонки подобного рода других высоких начальников случались чуть ли не каждую неделю.

После Сталина генеральные секретари партии, продолжая обладать огромной властью, становились все более зависи­мыми от всесильного партийного аппарата. На Политбюро, на пленумах и съездах руководители партии и правительст­ва, как их называли, фактически произносили речи, подго­товленные референтами различного ранга. Брежнев, напри­мер, во время подготовки своих речей сам никогда ничего не писал и даже не правил. Ему зачитывали текст, а он одобри­тельно кивал головой или, прервав, начинал рассуждать о том, что ему в голову приходило. Любил делиться воспомина­ниями, поглаживая одновременно коленки сидящих рядом стенографисток.