Сумерки
Шрифт:
— Жалеть-то он его не жалеет, — заметил Юрша, — скорее боится. Сил у него жидковато, всё, что было в Литве, послушно Свидригайлу. Остались, конечно, сторонники, но их не густо. А польское рыцарство не отличается ни смелостью, ни отвагой. Когда придётся взбираться на толстые луцкие стены, не один из шляхтичей ляжет в сыру землю, а там, того и гляди, заволнуется панство, и победа ускользнёт. Будь ещё в крепости князья или бояре, то нашёлся, наверно бы, и не один, которого можно купить обещаниями или запугать. А наши «холопы» не кобенятся и на измену не пойдут, их безопасность— за стенами замка. Вот Ягайло и колеблется.
— Позвольте, воевода, слово сказать! — утирая глаза, вступил внезапно в беседу Грицько.
— Говори!
— Твоя милость считает, будто король колеблется? Что до меня, пусть себе хоть подавится, но я полагаю, мы нисколечко не сомневаемся, как нам поступать. Коли он не жалует к нам, мы можем сами к нему наведаться. Всё-таки легче нам перейти ров ночью, чем им среди бела дня.
— Значит, вылазка?
Грицько
— Вот эта потеха мне по душе! — воскликнул он и осклабился.
— Верно! — вмешался Савва. — После вылазки король либо прикажет идти на приступ, либо поведёт переговоры.
— Или уберётся восвояси! — бросил Грицько.
— Ну, так скоро на это рассчитывать не приходится! — заметил воевода. — Поляки прежде должны чего— то добиться. От нас или от великого князя.
— Силой не добьются, — возразил Андрийко, — разве переговорами.
— Именно переговорами! Шляхта побеждает только безоружных либо застигнутых врасплох. Их рыцари не взяли приступом ещё ни одного большого замка. Зато на подлости, на ложь других таких мастеров не сыщешь. Вспомним хотя бы победу над прусским орденом. Посадили на престол честолюбивого литовца, зная, что он под стать всем западным. Взяли его в лапы, запутали, подмяли, связали по рукам и ногам сладкозвучными и высокими словами, и всё пропало. Ягайло, отец Литво-Руси, стал её свирепейшим врагом, кинул наши лучшие силы в бой под Грюнвальдом, и они, точно лавина, раздавили врага. Нам достались раны, кровь, смерть, а шляхте… слава! Шляхтичи в битве потеряли знамя, а мы убили магистра Ульриха. Однако победой хвастают шляхтичи, а не мы. Почему? Потому что во главе войска, четверть которого не знала даже польского языка, стоял польский король. Правда, и он так толком и не научился польскому языку, но всё-таки он польский, а не наш король. Вот так-то! [16]
16
Юрша здесь пристрастен. Украинские историки придерживаются несколько иного мнения: «13 июля 1410 года Ягайло и Витовт во главе своих войск вступили в пределы Пруссии и остановились в лесисто-болотистой местности вблизи Грюнвальда и Танненберга. Против них выступили войска немецких рыцарей. Здесь 15 июля 1410 года в полдень завязалась жестокая битва. Под вечер немецкие рыцари были наголову разгромлены. Неувядаемой славой покрыли себя в этой битве героические смоленские полки, сыгравшие решающую роль в победе славяно-литовского войска. Главной силой, с которой встретились немецкие захватчики под Грюнвальдом, были славянские народы. Кроме поляков, русских, украинцев, белорусов и литовцев, сражались и чехи. Во главе одного из чешских отрядов стоял будущий знаменитый вождь гуситов Ян Жижка». (История Украинской ССР, т. 1, стр. 126, Изд. Академии наук, Киев, 1953.)
Юрша горько засмеялся. Видимо, несправедливость судьбы раздражала его больше, чем это было заметно по его лицу.
— Ну, а как, вылазка, будет или нет? — спросил после минутного молчания Горностай, которого мучило вынужденное бездействие.
Юрша встрепенулся.
— Конечно, будет! Ступай, оповести старого Монтовта, а ты, Андрийко, собери сотни две добровольцев. Поведёшь на вылазку. Ты лучше знаешь местность, с тобой пойдёт и Грицько, он похитрее тебя.
Оба молодых человека со всех ног кинулись выполнять приказ. Но Андрийке отобрать людей было не легко. Почти все ратники выразили желание идти и поначалу слышать даже не хотели, чтобы кто-нибудь, кроме стражи, остался за стенами. Грицьку всё же удалось объяснить, что полторы тысячи войска могут начать лишь настоящее большое сражение, в котором погибнет немало народу с обеих сторон, а при вылазке урон терпит только враг. Из крепости незаметно выскользнет лишь небольшой отряд, ударит как гром среди ясного неба и сгинет, точно призрак, а полторы тысячи — песня совсем иная. Поняв, в чём дело, мужики после долгих толков сами отобрали две сотни ловких парней. Вскоре все собрались за палатой у четырёхугольной вежи над крутым поворотом Стыря в верхней части замка. Детинец был отделён от ристалища палатами и заборолом с хорошо укреплённой браной. Тут стояли часовня, оружейная и склады с ценнейшими припасами. Отсюда через потайную калитку в стене можно было пройти к реке. При помощи верёвок и опираясь на длинные косы и копья, ратники один за другим спустились к воде и двинулись вдоль берега в сторону вражеского стана. Впереди шёл Андрийко, изучивший каждую пядь земли ещё со времени своих весенних странствий. В стальной кольчуге, с длинным мечом в руке, юноша осторожно пробирался берегом, прислушиваясь, не идёт ли кто-нибудь к реке. Однако кругом не было ни души, польские воины ужинали, и никому не приходило в голову, что защитники вздумают сами вступить в бой с осаждающими. Ветер шумел в лозняке и ольшанике, заглушая шум шагов и тихое позвякивание кос, если они случайно касались друг друга. Этому помогали пьяные выкрики, нёсшиеся из стана, и рёв голодного скота в загоне у самой воды, не ложившегося из-за пылавших костров и громкого гомона, и лаявшие на все голоса своры собак, что грызлись над остатками ужина. Потому нечего было бояться, что вылазку обнаружат.
После получасовой ходьбы ратники остановились против
Мужики это сразу же поняли из разговоров и выкриков и тут же стали подбивать друг друга:
— Нападём-ка на них!
— Они наши соседи, через Сан! — пояснил кто-то Аидрийке. — Мы их знаем как облупленных, все они звери и кровопийцы. Пустите нас!
— Ждать! — приказал Андрийко. — Они хоть и шляхтичи, но их много. Если даже и перебьём половину, оставшиеся нас раздавят, и это никакой пользы Луцку не принесёт. Тут дальше над рекой ольшаник, а между ним и берегом болотистое место. Сейчас оно подсохло либо совсем высохло, перейдём его без всяких помех и переждём, пока погаснут костры. Тогда и налетим.
Мужики утихомирились и двинулись дальше, пока не зачернел ольшаник. Тогда Андрийко повернул и зашагал по зыбкому травяному покрову. Ноги то и дело увязали по щиколотку и глубже в вязкую грязь, так что их с трудом приходилось вытаскивать. Комары тучами носились над молчаливым отрядом и досаждали до чёртиков. Одни старались убивать этих маленьких писклявых неприятелей, другие только отмахивались и сыпали под нос проклятья. Так месили они грязь несколько минут, наконец грунт под ногами стал твёрже, и вскоре Андрийко выскочил из болота. За ним последовали товарищи, и спустя немного времени все запрятались в кустах. В ольшанике было темно и тихо, лишь издалека доносился гомон вражеского стана. Почва была сухая, и комары досаждали меньше. Тут Андрийко с Грицьком и принялись разрабатывать план действий. Первую сотню они решили разбить на небольшие группы, по пять-шесть человек, которые должны были подойти с юга, врываться в шатры и шалаши малополянских рыцарей или убивать их у костров. Вторую сотню разделили на две части. Одной надлежало следить, чтобы разбуженное рыцарство не кинулось к своим на подмогу, а другой уничтожить шопы. Над первой сотней команду принял Грицько, надеявшийся разыскать Зарембу, над второй Андрийка и Горностай. Так, обговорив всё вдвоём, Горностай, как человек в этих делах несведущий, больше помалкивал, они, подобно готовящимся идти на зверя опытным охотникам, принялись ждать. В стане гасли огни. Смолкали крики. Холодало. Западный ветер утих, зато задул порывистый ледяной с востока. Полночь, видимо, давно миновала. Первым со своей сотней, покинув ольшаник, двинулся вдоль берега Грицько, чтобы обойти стан с юга. Андрийка же повёл своих людей прямо в стан. Впереди с несколькими ратниками крался он сам, за ними, шагах в пятидесяти, остальные. Осторожность оказалась не напрасной. У передних же возов Андрийко наткнулся на часового, который дремал, опершись на копьё. Он лениво раскрыл глаза и, увидев лишь нескольких людей, не меняя позы, скорей по обязанности, бросил:
— Кто идёт?
Приближавшиеся не ответили, и только тогда часовой проснулся совсем. Однако не успел он. и рта открыть, как получил удар обухом по голове и рухнул на землю. Андрийко подхватил падающее копьё, чтобы оно не звякнуло, и отряд двинулся дальше. Стан расположился в садах и огородах посадских мещан, поскольку едва ли не все дома были сожжены.
Великополяне занимали Подзамчье Луцка, верней, его развалины, там же остановился Ягайло с мазовецким князем и его полком, королевские советники, охрана и полк чехов. По другую его сторону, над самой рекой, расположились рыцари — гости из Чехии, Угорщины, Моравии, Силезии и обозы. Все эти силы образовывали полукольцо, челом которого было Подзамчье, правым крылом — малополяне, левым — иностранные рыцари, а тылом — город Луцк. ….
Сытое и пьяное рыцарство спало вповалку, никому и в голову не приходило, что к ним тихой кошачьей походкой на концах мужицких кос подкрадывается смерть. То тут, то там фыркали кони, вскакивали спросонок конюхи, по ратники Юрши и Горностая шли спокойно, не оглядываясь по сторонам, словно сами принадлежали к польскому стану…
Вскоре издалека замерцали у городских ворот факелы. Там стояла стража, с которой встречаться им совсем не хотелось. Андрийко разделил своих людей: одна полусотня под предводительством Горностая сразу же двинулась к шопам, где спала челядь и ходили часовые, другая — разместилась здесь же в кустах вепринца какого-то сада и стала ждать.
Ветер крепчал и делался всё резче, видимо, приближался рассвет. Из недалёких лесов, среди царившего в природе молчания последней трети ночи, раз за разом доносился крик пугача: «Пугу! Пугу!» Лоб Андрийки пылал, как в жару, кровь ударяла в впеки. И хотя он привык к походам, к внезапным нападениям на ватаги рыцарей и нерыцарей-грабителей, но очутиться, как по волшебству, тут, среди собранного на рать рыцарства всей Малой Польши, было делом нешуточным. Никто их не остановил, не спросил, кто они такие, хотя наверняка многие видели, как они шли… Андрийко невольно подумал, что он, значит, похож на польского рыцаря, н мигом успокоился: кто мог ждать, что пешие мужики-ратники проберутся из замка в стан малополян с тыла… Небо на востоке начало светлеть…
И вдруг, словно выстрел из пушки, где-то на юге стана прозвучал боевой клич, клич нападающей рати, а спустя мгновение ему в ответ понеслись крики, в которых не было ничего человеческого. Вокруг началось движение. Из полусгоревших хат, шатров и шалашей стали высовываться заспанные, опухшие от пьянства головы рыцарей и челяди. С минуту они прислушивались, потом полуодетые выбегали. Тем временем вопли, стоны, крики, лязг железа и грохот росли, приближаясь к воротам Луцка, но всё заглушал самый страшный и дикий из всех звуков войны — пронзительный верезг ошалевших лошадей.