Сумерки
Шрифт:
И вот однажды из Степани в Луцк прибыл за вином к столу Свидригайла князь Танас Нос. Отдав нужные распоряжения, он зашёл к Андрию. Ласково и весело расхвалив Юршей за храбрость и верность, а юного Андрия — за подвиги, он сообщил, что привёз небольшой подарок, и, вручив маленький узелок, поцеловал молодого рыцаря, засмеялся и вышел. Андрийко развернул холстину и обнаружил голубой, вышитый золотом шарф. Приглядевшись ближе, он прочитал сверкающие на шёлку слова: «Берегись Змия!»
— Да ведь это от Мартуси!.. — воскликнул юноша, и слёзы выступили у него на глазах.
От Мартуси!.. Гей! Ещё и года не прошло с того дня, как они расстались,
Нельзя ему мечтать о домашнем благополучии. Он рыцарь! Его удел — борьба за угнетённых и преследуемых, перед ним великая цель: освобождение родной земли от хищной шляхты. В первую голову надо выполнить то, к чему стремишься, такова цель всей его жизни…
А что ждёт его в сельской глуши? Мартуся?.. Ах! Душа юноши улыбалась ей, как улыбается голубым незабудкам, жёлтым козлобородникам или алым макам. Женская рука уже подарила ему однажды красный шарф, и сердце замирало, на него глядючи, будто он смотрел на кровь. Но теперь не цветы, а кровь застит глаза… Та девушка-ребёнок осталась в его памяти, словно облачко в небе, птичка на ветке, солнечная улыбка-зайчик! А другая… охватила его всего огнём, огнём и кровью; завертела, как вихрь знойного степного ветра, что сушит губы жаждой, порошит глаза пылью и уносит с собой, как встретившуюся на пути былинку… Так что же! Эти дикие, порывистые вихри жизненных сил неодолимо влекли к себе сердце юноши, были созвучны его молодости, бросали его в омут яростных боёв, бешеных страстен. Точно змея птичку, зачаровали они душу, и чары их действовали сильнее, чем обманчивая прелесть хуторской тиши.
«Берегись Змия!» — вышила Мартуся на шарфе, а её брат, гордый князь Нос, поцеловал его как брата, славил знатный, чуть ли не княжий род Юршей… неужто они задумали?.. Андрийко улыбнулся и перенёсся тотчас мыслями на другое. Женитьба, незнакомый мир, минутная грёза загоревшегося желанием юноши, но их ещё не было, и тот мир был ещё недоступен, недосягаем, непонятен. Довольный собой, своими подвигами и мыслями о будущем, Андрийко с серьёзностью зрелого мужа опоясал простой длинный рыцарский меч и поднялся на стены замка.
Там его хмуро встретил встревоженный Горностай.
— Ты чего надулся? — спросил Андрийко товарища.
— Плохо дело, да и только! Грета уезжает из Луцка.
— Значит, готовится осада?
— Кажется! Сейчас вот прибыл посланец от великого князя с грамотой…
Беседу молодых людей прервал бирич, который пришёл пригласить Андрия к воеводе. Юноша побежал в палаты.
— Вели-ка, Андрийко, оповестить мещан, что, если великий князь не подоспеет с войском, город будет сожжён, — насупившись, сказал воевода. — И пусть все жители выезжают в Дубно, Кременец или Олеськ. А коли не хватит возов и тягла, поможет мой тиун…
Приказ воеводы Андрийко выполнил в тот же день. В городе началась деловая суета, но без
Весь день и всю ночь жители Луцка грузили возы, а с утра потянулись первые обозы. Тиун воеводы распоряжался, ратники наводили порядок в переулках, на улицах и у ворот. Андрийко с Горностаем весь день следили за тем, чтобы был выполнен наказ воеводы, и вот, когда к вечеру надо было отправляться в замок, Горностай исчез. Андрийко всё понял: товарищ, увидав, что немцы— ремесленники остаются в Луцке, отправляя с возами только женщин и детей, решил заменить Грете отсутствующего мужа и разделить с ней горечь изгнания. Однако на этот раз измена друга не рассердила юношу. Он убедился, глядя на других, да и сам испытал, какова сила страсти. К тому же он отлично знал, что пухленькая Грета не закабалила душу Горностая.
А спустя два дня долго-долго полыхало на западе кровавое зарево. Миновала полночь, но зарево не гасло, а, напротив, ширилось и ширилось.
— Луна встаёт! — говорили на стенах ратники. — Шляхта идёт!
И в самом деле шла шляхта. Уже на рассвете примчались на возах с припасом и скарбом несколько ватаг мужиков. Они рассказывали, что после шляхтичей в хатах хоть шаром покати. Рыцари уносят всё, потом бьют либо убивают мужиков, насилуют женщин, девушек и даже детей. Церкви превращают в конюшни, наряжают в святые ризы примазавшихся к ним распутниц. В жизни ещё не видели на Волыни такой мерзости.
— Это не люди, а черти, не грабители, а какие-то изверги, начинённые человечьей злобой и звериной дикостью! — жаловались седоголовые огнищане, крестя запряжённых в возы коней и озираясь на бурые столбы дыма на горизонте.
— Это всадники из Апокалипсиса! — кричал какой-то аскет-пустынник, который, живя в лесах, начитался Святого писания. — Молитесь, братья, ибо грядёт Страшный суд за грехи ваши и предков ваших. Идёт конец хмерзопакостному миру, наступает последнее на земле, перед судом божьим царствие антихриста. Белый орёл ведёт агарян на погибель православного мира. Горе нам!
Андрийко не выдержал и крикнул с крепостной стены:
— Эй! Человече! А не принимаешь ли ты за орла облезлую ворону?
Ратники захохотали, зная на опыте характер и смелость этих «агарян». Однако беженцы были уже далеко и не слышали слов Андрийки и спешили дальше.
Потом появились идущие на рать дружины волынских вельмож и бояр. На их расспросы о том, где находится великокняжеское войско, беженцы сообщали, что Свидригайло выступил из Степани, чтобы встретиться с братом у Стыря для последних переговоров. Потом проскакали бояре. Лучане ждали прихода литовско-русских либо шляхетско-польских полчищ. Ничто им не препятствовало, за весь июль не выпало ни капли дождя, дороги были торные, сухие, вода в реках мелкая, и в тени деревьев ехать верхом было одно удовольствие.