Сумрак в конце туннеля
Шрифт:
— Одна, вторая, третья, — принялся он считать тварей, но тут же бросил это занятие. «Сколько ни есть — все мои…»
— Давай, еще чуть-чуть! — доносились из-за стенки мольбы мужа.
— Не могу больше!!! А-а-а-а-а-а!!! Мамочка!!! А-а-а-а-а!!!! — вторили им вопли и натужный стон жены.
— Ты постарайся. Я люблю тебя! — мужчина пытался успокоить ее, как мог, но женщина, казалось, не слышала ничего кроме своей боли.
А потом мутанты вновь пошли вперед.
Волной.
— Получай, тварь! Сдохни!! Да сдохни же ты!!! — автомат еще раз дернулся в руках, разворотив монстру грудь. Но животное даже в таком
— Тужься! Еще чуток! Ну же! — судя по голосу, муж тяжело дышал, но в его голосе не было ни страха, ни паники. Лишь отчаянный призыв не сдаваться. И Баламуту вдруг подумалось, что этот призыв отбращен и к нему тоже. Смешно, но эта мысль придала ему сил и уверенности в том, что у них все получится.
Одна из тварей таки прорвалась и успела пройтись лапищей по груди и левому боку. Обильно потекла кровь и рука тут же отнялась, но последний выстрел — точно в глаз — все же упокоил мутанта. Баламут выпустил разряженный, бесполезный автомат, чувствуя, как тело стремительно покидают силы. «Жаль, пистолет так и остался у клиента, — мелькнула идиотская мысль. — Теперь даже не застрелишься…»
С трудом повернувшись на бок, Баламут вытащил из подсумка гранату.
— Я тебя на понт брал, дурак, а ты и повелся, — вспомнив свою угрозу взорвать вагон, негромко обратился он к мужику за дверью, словно тот был способен услышать его. — Эту кроху… — киллер нежно, почти благоговейно, будто не о смертоносной железке шла речь, а о чем-то сокровенном, сжал гранату в ладони. — Я ее на крайняк держал. Для себя. Чтоб уйти красиво… — Он тяжело вздохнул. — Пожалуй, сейчас самое время.
Пашка ухмыльнулся и зубами выдернул чеку, а потом без замаха бросил гранату в проход. На это ушли последние силы. Отползти и спрятаться он уже не смог. Лишь тупо смотрел туда, в полумрак вагона. Где копошилась масса звериных тел, пожиравших своих же собратьев. И куда катился по полу небольшой цилиндрик.
Баламут не знал, что именно в это время женщина сделала последнее усилие и обессиленно упала навзничь, а кабинку огласил детский плач, возвестив мир о появлении новой человеческой жизни. Вдогонку ему, опоздав на доли секунды, прогремел взрыв…
— У меня сын, слышишь! — кто-то тряс его за плечо. Баламут приоткрыл глаза и взглянул на стоявшего над ним мужчину.
— За что тебя заказал Бурый? — каждое слово давалось ему с трудом.
— Не захотел работать на Синдикат, — тот удивился вопросу, но все же ответил.
— Так и знал… — криво усмехнулся Баламут. — Вы куда… счас? — он закашлялся, из уголка его рта потекла тоненькая струйка крови.
— Туда, — мужик указал наверх. — С крыши вагона через люк в потолке можно попасть в еще один туннельчик.
— Но почему…
— Жена с животом не смогла туда пролезть, — пояснил клиент, сразу поняв, что Баламута интересует, почему же они остались в вагоне, а не сбежали еще раньше. — А если б я тебе сказал про ход, ты ж бросил бы нас.
Он сказал это утвердительно, без намека на вопрос. Но прежде чем Баламут ответил, в дверном проеме показалась женщина с ребенком на руках. Еле удержалась от крика ужаса, увидев картину побоища. А потом ее взор остановился на Баламуте.
— Спасибо тебе!
Пашка улыбнулся в ответ и опять потерял сознание.
— Почему ты не выполнил заказ? — спросил Бурый, стараясь говорить спокойно и не делать резких движений. Такое поведение вполне оправдано, если вам в лицо смотрит дуло пистолета, который держит один из лучших наемных убийц две тысячи тридцать третьего года.
— Своего помощника можешь не высматривать, — ехидно сообщил Баламут, заметив, как взгляд его бывшего босса с надеждой мечется из стороны в сторону. — Он там, откуда не возвращаются.
— Ну, ты и дурак! — зло процедил сквозь зубы глава Синдиката. — Неужели не понимаешь, что сам себе приговор подписал? За тобой теперь такая охота начнется, что проще застрелиться.
Баламут усмехнулся:
— А меня больше нету. Сгинул я там, в туннельчике. И окромя тебя никто больше о том, что я жив, не знает. А ты уже никому и ничего не скажешь. Не успеешь, — его палец напрягся на спусковом крючке, готовый в любую секунду привести оружие в действие.
— Постой! — Бурый хватался за возможность прожить еще хотя миг, а его тон из приказного перешел в молящий. — Ты хоть знаешь, кто такой этот Сергеев?
— Не знаю и знать не хочу. У меня теперь крестник есть, и его тоже Павлом кличут. А я за него в ответе и не допущу, чтоб такие, как ты, ему жизнь портили. Понял? — бывший наемный убийца буквально выплюнул из себя последнее слово. Пистолет в его руке дернулся, и Бурый с дыркой во лбу сполз по стене на пол.
— Я теперь им должен, — сказал Пашка, обращаясь уже к трупу. Потом развернулся и быстрым шагом пошел прочь.
Леонид Елсаков
Котенок
Кромешная тьма…
Пронизывающие до глубины души сквозняки…
Доносящиеся издалека неясные звуки…
Маленький комочек шерсти вздрагивал от каждого шороха, доносящегося с улицы. Мать ушла два дня назад, и все это время котенок ждал ее, прячась в секретере и прислушиваясь к тишине. Он очень устал и испытывал сильный голод. Его левое ухо было наполовину оторвано, шерсть торчала клочьями, а на боку зияли проплешины, открывающие длинные борозды царапин, оставленных чьими-то когтями. Холод, не слишком сильный, но постоянный и неотступный, подтачивал силы в истощенном теле. За последние два дня на долю котенка выпали огромные потрясения: родной дом, в котором он появился на свет, был разорен вторжением неведомых существ, которые хватали и пожирали всех подряд. Громкие крики, взвизгивания и предсмертные хрипы навсегда отпечатались в памяти котенка; мир, в котором он рос, продемонстрировал злобный оскал и немыслимую жестокость.
Кошачий прайд был уничтожен, однако матери удалось спасти детеныша. Она подхватила его и, каким-то чудом вырвавшись из смертельного капкана, скрылась от преследователей. Нашла новое убежище и спрятала в нем котенка, а потом отправилась на поиски пропитания. И до сих пор так и не вернулась.
Уцелевшее ухо вдруг встало торчком, котенок подобрался: снаружи донесся неясный шум. И это не могли быть звуки возвращавшейся матери, кто-то крался, стараясь ступать неслышно, но обостренный слух явственно уловил чье-то присутствие.