Сумрак в конце туннеля

Панов Дмитрий

— Так и будешь столбычить, пока местные быки не нагрянут? — вкрадчиво пробасил хозяин могучей руки.

— А? — Паша пришел слегка в себя, но его хватило только на это.

— Говорю, валить надо отсюда, — проинформировал некто. — Ты хоть знаешь, кого замочил?

— Не, — замотал головой убийца.

— Оно и видно. Это Веня Кент. Между прочим, Славяну родственником приходится. А тот, как тебе известно, полстанции под собой держит. Хоть и не родной брат, но, по ходу, тебе все одно хана. Ежели не свалишь, конечно.

— А тебе какой резон меня спасать? — поинтересовался Паша уже по дороге. Хмель почти выветрился из головы, и до парня, наконец-то, в полной мере дошло, что он натворил. Слишком уж правильным

Пашка-Челнок никогда не был — постоянно дебоширил, дрался. Да и для станций «бандитского треугольника», как все чаще звали этот участок метрополитена, убийство было делом вполне рядовым. Но до сего дня Павел еще не прерывал жизнь человека собственными руками.

— А ты мне будешь должен, — фраза прозвучала как приговор. Словно знаменитое еще со школьных времен предложение «казнить нельзя помиловать», в котором от запятой зависит чья-то жизнь. Вот только если тогда можно было, правильно поставив маленькую закорючку, решить исход в свою пользу, то в данном случае ту закорючку уже поставил за тебя кто-то другой. Причем не там, где тебе хотелось бы. Совсем не там. Кстати, за что, собственно, должен-то, Пашка тоже не понял. Но вникать в данный момент во что-либо не было ни сил, ни желания.

Прощаясь, незнакомец сообщил, что он сам найдет Пашку, когда тот понадобится.

— Да, и по возможности не отсвечивай на Китае. Затаись, короче, на время. А лучше — смени станцию, — так и не представившись, неизвестный развернулся и тут же исчез за одной из палаток.

Касаемо смены места жительства Пашка горячиться не стал, хотя нет-нет, а ему казалось, что в толпе он видит знакомые по Китай-городу лица. Скорее всего, так оно и было — в те времена станции еще не превратились в обособленные анклавы, а уж о вольнице, населявшей Бандитский Треугольник, и вовсе говорить нечего. И все же Пашке постоянно казалось, что эти люди появлялись на Третьяковке неспроста. Что за ним постоянно наблюдают, выбирая удобный случай, и тогда… Что произойдет вслед за этим, даже думать не хотелось. Тем более что до Пашки вскоре дошли слухи о Славяне, который, когда ему донесли о найденном Вене, с бешеными глазами носился по станции и обещал четвертовать любого, кто хоть как-то причастен к случившемуся. А его, Павла, тогда в баре мог запомнить не только неизвестный. Запомнить и проследить. Да, свидетелей нет, да, в полумраке прокуренного помещения, где все, включая бармена, постоянно находятся в полубессознательном состоянии, утверждать что-либо наверняка вряд ли возможно. Но все же береженого, как говорится…

Однако время шло, и Пашка постепенно стал успокаиваться. Немаловажным было и то, что тогда Третьяковку держал под собой ярый противник Славяна, которому проблемы врага были только в радость.

Прошло несколько лет. Пашка-Баламут, как звали его теперь, уже и думать забыл о том происшествии. Тем более что, дослужившись до зама Герыча (такую кличку носил «смотрящий» Третьяковской за пристрастие к данному наркотику), он уже не раз побывал в переделках, по сравнению с которыми та, в Китай-городе, казалась теперь едва ли не детской шалостью. Но прошлое напомнило о себе само.

Незнакомец объявился так же неожиданно, как и в прошлый раз. Пашку окликнули, когда он возвращался после очередной попойки с братвой. Шустрый пацаненок подбежал и деловито сообщил, что вон там, за палаткой, его ожидает какой-то дяденька. И он велел напомнить, в случае неявки, что о происшествии в туннеле в таком-то году могут узнать те, кому не стоит про это знать.

— Вижу, что не ждал, — с усмешкой кинул незнакомец, словно бы прочитав мысли парня. — Не боись, не обижу. — Он явно привык повелевать, что то и дело проскальзывало в его манере поведения. Из Пашкиной головы мигом улетучились пары алкоголя и та толика напускной спеси, с которой он привык подходить к простым

смертным. — Не запамятовал еще, что должок за тобой?

— А ты разве дашь забыть? — буркнул Баламут.

— Правильно мыслишь, — в тоне незнакомца вкупе с издевкой явно послышалась угроза. — Дело у меня к тебе. Важное. Если согласишься — не обижу. Не только с долгом рассчитаешься, но и денег поднять сможешь. Как говориться, «не убий бесплатно», — сострил он и сам же оскаблился, довольный своей шуткой. — Ну, а ежели нет, — не заметив должной реакции от собеседника, незнакомец снова нахмурился, — то не серчай. Славян-то до сих пор в силе, и он тоже долги помнит, — мужчина, словно бы сокрушаясь, тяжело вздохнул. — Сам понимаешь…

Да, Паша понял. Еще до того как ему сообщили, в чем именно будет состоять его работа.

— Тут одного упыря убрать надо. Как — твоя забота: трави, стреляй, или, — он оскалился, — как в тот раз, ножом. Главное, чтоб тихо и быстро, — незнакомец говорил об убийстве так, словно речь шла о прогулке по станции. — Вот, — он достал из кармана сложенный в несколько раз клочок бумаги и протянул парню. — Тут имя клиента, внешность и станция, на которой он живет. Сроку тебе — неделя.

В голове Баламута пронеслась шальная мыслишка: не проще ли достать верный ТТ, да и пристрелить скотину прямо здесь? Как говорится, нет человека — нет проблемы.

— Ежели ты вальнуть меня удумал, то зря, — незнакомец просчитывал все предполагаемые события, как заправский гроссмейстер ходы в партии. Вперед, и по нескольку штук сразу. — Ты же не думаешь, что только я в твою «великую тайну» посвящен? Да и сейчас я не один пришел, — кивком головы он указал на мужчину поодаль, который делал вид, что просто без особого повода подпирает стенку. На плече у него висела «ксюха», и Паша понял: на таком расстоянии шансов у него нет. Оставалось хмуро кивнуть и взять бумажку, уповая на заступничество шефа.

Но и здесь Павла ждало разочарование. Герыч, перед которым тряслись многие, выслушав помощника, лишь развел руками:

— Тут такое дело, Баламут… В общем, пробил я твоего кента по своим каналам. Настоящего имени никто не знает, а кличут Бурый. Берлога у него где-то на Люблинской ветке. А еще он то ли главный пахан, то ли один из паханов кодлы наемных стволов. Таких, что за лишний патрон маму с папой к стенке поставят, а кто они, откуда — пойди, узнай. Как-то идиотски эту кодлу люди называют… о, Синдикат! Короче, ты круто попал, — подбил итог Герыч. — В этом деле я тебе не защита. Да и не можешь же ты безвылазно в палатке своей под охраной сидеть… В общем, слово мое такое: хочет кент от тебя услуги — не кобенься и целку из себя не строй, пока люди с тобой уважительно базар ведут. А если нет — ни я, ни кто из наших вписываться за тебя не станем…

Задание новоиспеченный наемник исполнил на удивление легко и без последствий. Кроме того, Бурый не соврал — Павла действительно ждал вполне весомый гонорар. Поэтому, когда через какое-то время ему предложили поработать на Синдикат уже «за чистый интерес», он не слишком долго раздумывал. Тем более что страсть Герыча к наркотикам ожидаемо завела его в могилу, а у нового пахана Третьяковской были свои любимчики.

В целом же для Баламута все осталось по-прежнему. В этом и заключался главный принцип существования Синдиката: входящие в него люди не знали друг друга и жили, как и все прочие обитатели Московского метро. До поры, до времени. Вот и Пашка даже кличку менять не стал. Ведь кто в здравом уме поверит, что человек с подобным прозвищем может быть профессиональным киллером? Да никто. Баламут — он и есть баламут: веселый, резкий, безбашенный, азартный, не шибко умный, всегда готовый на авантюру или потасовку. И в глазах непосвященных в его истинный род деятельности Пашка старался всегда и всецело соответствовать избранному образу…