Супербомба для супердержавы. Тайны создания термоядерного оружия
Шрифт:
«Троица» случилась в пустыне Аламогордо ранним утром 16 июля 1945 года.
Накануне ученые поспорили о мощности взрыва. Теллер назвал 45 тысяч тонн в тротиловом эквиваленте. Сербер ограничился 12 тысячами, Бете сказал: 8 тысяч, Кистяковский — 1400, а Оппенгеймер всего — 300 тонн.
Ошиблись все!
Взрыв!
Тот самый Фриш, что обсуждал на озере в Швеции с Мейтнер будущее их открытия, воскликнул: «А потом без всякого звука как будто вспыхнуло солнце… Это было чудовищное зрелище: любой, кто хоть раз видел атомный взрыв, никогда его не забудет».
Оппенгеймер, как всегда, вспомнил индийский эпос: «Я стал смертью, разрушителем миров…»
Ну а общее впечатление Бэндбридж, который создавал
Среди тех, кто наблюдал за первым ядерным взрывом, был и Клаус Фукс.
Спустя ровно десять лет Игорь Васильевич Курчатов, вернувшись с полигона после взрыва водородной бомбы, скажет Александрову: «Анатолиус, мы создали настоящее чудовище…»
Больше на испытания Курчатов ездить не будет…
Такое впечатление, будто он вновь присоединился к своим коллегам-физикам в Америке, которые поняли, насколько страшное оружие они создали.
Впрочем, убедиться в этом в полной мере им еще предстоит в недалеком будущем, когда выбор целей для атомной бомбардировки в Японии будет завершен и «летающая крепость» «Энола Гей» появится над Хиросимой.
Город был уничтожен в одно мгновение. А потом придет черед Нагасаки…
Мне довелось побывать в обоих городах. Все, что увидел я там, можно охарактеризовать словами: «это был атомный ад».
20 августа 1945 года, менее чем через две недели после атомной бомбардировки Японии, был создан Специальный комитет ГКО СССР во главе с Л.П. Берией. В этот же день образовано Первое Главное управление во главе с Б.Л. Ванниковым и под его председательством Технический совет.
Первое заседание Технического совета состоялось 27 августа. Было образовано 4 комиссии и 1 секция.
А.И. Иоффе возглавил работы по электромагнитному разделению урана.
Комиссию по тяжелой воде — П.Л. Капица.
ВТ. Хлопину поручено было исследовать плутоний.
Комиссию по аналитическим исследованиям возглавил А.П. Виноградов, а секцию по охране труда — ВВ. Парин.
Так начал рождаться будущий «Средмаш», но пока шел поиск наилучшей организации работ. Свою эффективность Комиссии предстояло еще доказывать реальными проектами. И не всегда это получалось так, как хотелось. Технический совет в такой форме просуществовал недолго — 8 апреля 1946 года состоялось его последнее заседание. Технический и Инженерный советы были преобразованы в Научно-технический совет ПГУ при Совете Министров СССР. В Минатоме России он существует до сегодняшнего дня практически без изменений. Правда, заседания не столь регулярные, да и длятся намного короче. Ведь в те времена они начинались в 10 утра по понедельникам и заканчивались в час ночи! Слишком много проблем приходилось тогда решать! Причем большинство из них впервые…
Из данных разведки: «С осени 1947 года по май 1949го Фукс передал нам объемную и весьма полезную информацию. Она содержала детальные данные о реакторах и химическом заводе по производству плутония в Уинскейлсе, анализ работы урановых котлов с различными типами охлаждения, принципиальную схему водородной бомбы и теоретические данные по ее созданию, результаты испытаний американцами ураново-плутониевых бомб в районе атолла Эниветок и многое другое…»
На Урале, на границе Мордовии, в Сибири, в Центральной России, в Москве и Ленинграде создавались ядерные центры. К работам по «Атомному проекту СССР» были привлечены крупнейшие ученые страны, а также организаторы промышленности.
Только что закончилась Великая Отечественная война. Казалось бы, с Победой пришел долгожданный мир.
Но это было не так: начиналась новая «холодная война», которая будет продолжаться официально сорок с лишним лет, а неофициально — до нынешнего дня.
И все эти годы нашим форпостом был Саров. Русский
Ольга Колесова — ведущий научный сотрудник Музея ядерного оружия. Чаще всего именно она встречает гостей, которые обязательно посещают Музей. Но рассказ об оружии Ольга Колесова начинает у макета монастыря.
Она говорит:
— Земля у нас удивительная. За всю историю ее существования основная ее функция — защита Отечества. В прошлом монастырь играл и оборонительную роль — это была крепость, взять которую враги не могли. Ну а затем на Саровской намоленной земле ковался ядерный щит, который позволяет нам много лет жить в мире. Монастырь мужской, когда-то это был центр просвещения. Слава о нем гремела на весь православный мир… Монастырь уникальный по многим параметрам. На макете представлена его наземная часть, но в Саровской горе монахи устроили подземный монастырь — там сложнейшие ходы-лабиринты, есть и своя подземная церковь… Когда встал вопрос, где развернуть работы по созданию нового сверхмощного оружия, надо было выбрать место для проведения работ. Наше место идеально подходило к тем требованиям, которые выдвинул Спецкомитет… И вот в 1946 году мы здесь появились на свет. Это дата рождения нашего института…
Тайна «бриллиантовых камушков»
Музей ядерного оружия. Здесь представлены те изделия, которые были созданы в Арзамасе-16 в первые годы его работы.
В общем, ядерное оружие для всех родов войск — авиации, ракетных войск стратегического назначения, подводных лодок и надводных кораблей, артиллерии и даже космических войск.
Чего у нас и нашего потенциального противника было вполне достаточно, так это ядерных и термоядерных боеголовок.
Обычных и сверхмощных…
В составе Федерального ядерного центра России работает пять крупных институтов. Один из них возглавляет Вячеслав Петрович Соловьев. Институт этот носит название «теоретической и математической физики», и каждому, кто единожды хотя бы прикоснулся к «Атомному проекту», понятно, что именно этот институт играет ключевую роль в создании ядерного и термоядерного оружия, а потому его директор одновременно является и первым заместителем директора Ядерного центра. А если к этому прибавить научные звания, награды и прочие «регалии» Вячеслава Петровича, то вполне понятно, почему он стал моим собеседником. Разговор предстоял неторопливый, обстоятельный, а потому я пригласил ученого в Музей ядерного оружия. Мне показалось, что в окружении реальных атомных боеголовок и термоядерных боевых частей беседа наша станет «зримой» да и более откровенной, — ведь мой собеседник окажется в «привычной для него обстановке». Я не ошибся. Но вначале поинтересовался: