Суперкарго. Путевые заметки грузового помощника капитана
Шрифт:
Но все же, как ты прекрасна, Земля, и как заманчивы неведомые дали! Смотрю на желтую полоску берега, утыканную пальмами, на стаи касаток, сопровождающие нас, душа моя бурлит от радости, что я — часть этого мира. Но почему-то на лицах других не замечаю ничего. Неужели люди привыкли? Или притворяются? Или, как Володя Романюк, мечтают только, как бы добраться до портофлота? Нет, как хотите, я убежден, что тот, кто мог и не бывал здесь, не увидел этого моря и пальм, не почувствовал запаха магнолий и пряностей, — много потерял.
Подходим к Кочину, райскому местечку, как его называют теперь. Здесь неподалеку есть большая коса, соединяющая южный берег Индостана со Шри-Ланкой, ее зовут Адамов Мост. Есть и Адамовы Пики. И вообще богословы спорят, здесь ли в долине
Мы входим в гавань ранним утром. Вдоль берега теснятся дома в строго европейском стиле, католические храмы; все утопает в зелени деревьев. Едва судно пришвартовалось к причалу, на борт стали приходить гости. Приходят целыми семьями. Мамы и дочки украшены кольцами, серьгами, мальчишки, как и папы, в белых шортах и рубашках. Девушки и женщины в ярких цветных сари, охватывающих их стройные фигуры. В длинные и густые черные волосы вплетены красные розы. Красавицы, да и только! К тому же надушены духами и розовым маслом: сегодня воскресенье, все приходят к нам, как на праздник.
Ну, а для меня снова наступает время суперкарго, короче говоря — бешеная гонка и нервотрепка. Мне кажется, что грузчики словно сговорились делать все наоборот. Я говорю: грузите фитинги на просвет трюма — они их толкают под палубу, под забой. В контейнер прошу ставить по 25 ящиков, пересчитываю: их всего двадцать. Матросов, естественно, у меня забрал старпом — надо кончать с покраской надстройки. Мастер на меня уже покрикивает, а я хоть разорвись. Подсунули неисправный контейнер, причем загрузили его мгновенно. Стали закрывать — не получается. Пришлось поднимать уже уложенные по-походному стрелы, стропить и поднимать проклятый ящик. Но и это не помогло. Стивидоры говорят: был исправный, а не закрывается, потому что судно имеет крен, я им доказываю с пеной у рта. Приходит мастер и начинает доказывать мне обратное. В конце концов, вызвали агента, мужчину, собранного и делового. Он тут же распорядился дать другой контейнер. Индусы мгновенно исполнили его приказание. Он извинился передо мной, капитаном и ушел. Вот что значит деловитость.
Вечером первый помощник разрешил мне прогуляться с парнями, с условием, что я зайду на одно из русских судов, стоящих в порту, и принесу пару новых фильмов.
Мы вышли на малоосвещенные улицы города. По дорогам бродят коровы — священные животные индусов. И овцы тоже бродят, словно на пастбище. Народу не много. Изредка пройдет парочка, прижавшись друг к другу, мелькнет велосипедист, или просигналит такси. Одно— и двухэтажные домики увиты зеленью, на стенах многих — изображение Будды. Около других домиков стоят деревянные фигурки этого божества. Мы пересекли полуостров до второго порта. У причала стоит одессит «Фурманов», большой сухогруз, выкрашенный чернью. Зашли на судно, нас там радушно приняли. Естественно, что я направился к своему коллеге суперкарго. Собрались в каюте и другие моряки. Выясняется, что судно трамповое, то есть ходит подолгу без захода в родной порт. «Иной раз по году не бываем дома», — жалуются ребята. «И что ж не уходите?» «Да вот, завершим рейс и уйдем». Но я-то знаю цену этим заверениям: каждый раз после длинного рейса моряк объявляет, что это — последний. А потом идет еще в один рейс, и так до пенсии...
Глава 9. Идем за солнцем
В иллюминатор светит яркое солнце, слышится шелест волн, по занавескам
Дорофей Терентьевич, как и обещал, связался по радиотелефону с Владивостоком. Дали мою квартиру. Но меня ждало разочарование: жены дома не было, разговаривал только с сестричкой. Конечно, и это хорошо, но я-то хотел другого. Терентьич, поглядывая на собравшихся вокруг его приборов моряков, чувствует себя героем дня: еще бы, ведь именно он сегодня волшебник, одаривающий людей счастьем!
Я сижу с наушниками. Девушка в Москве приятным голосом вызывает наши суда. Каких только нет сейчас в океане: и мурманские, и одесситы, и новороссийцы, и наши, дальневосточники. Со всех концов земного шара несутся в эфир навстречу друг другу взволнованные голоса. Какой прилив энергии почувствовал я после этого коротенького сеанса, будто побывал дома!
А жизнь на судне идет своим походным порядком: сменяются вахты в машине и на палубе, сегодня с утра все моряки вышли на Ленинский субботник. Боцман «по дружбе» подсунул мне местечко — ошкрябать высокую подволоку с закутками. Работаю, думая о доме, о семье. Женщины наши тоже вышли на палубу, неуклюже, но старательно скребут и драят фальшборта, покрывают зачищенные места суриком. Обливаются потом с непривычки, а матросы, те хоть бы что, им эта жара уже нипочем. Вечером прямо на палубе, на выставленном для этого случая столе, сражаются доминошники. «Точила», то есть токарь, — самый мастеровой человек на морском судне, сделал из эбонита огромные и тяжелые кости, издающие при ударе, к удовольствию «козлистов», пушечный гром. У меня на переходе, кроме вахты, нет конкретной работы, и я использую выдавшееся время для занятий английским языком. То-то порадовалась бы наша школьная англичанка, увидев, с каким тщанием изучаю я сейчас неправильные глаголы.
Каждое утро солнце встает по корме судна, а заходит точно по курсу. Мы словно гонимся за ним, растягивая день, и через каждые три дня по радио звучит объявление, что судовые часы переводятся на час назад.
По обоим бортам нас сопровождают стаи касаток. Их высокие клинообразные плавники, как стабилизаторы подводной лодки, легко рассекают воду, животные то обгоняют судно, то отстают, получая, видимо, удовольствие от своего морского превосходства. То и дело расходимся со встречными судами, среди них и наши, советские. Приветствуем, приспустив флаг, запрашиваем, не требуется ли помощь. Не требуется? Ну, счастливого плавания, ребята!
Еще несколько дней — и показались берега Аравийского полуострова, голая, выжженная солнцем пустыня. Входим в Баб-эль-Мандебский пролив, тот самый, который так трудно было произносить, отвечая на уроке географии. Обгоняем две яхты, совершающие кругосветное путешествие. Смельчаки, принявшие на себя трудную миссию единоборства со стихией, машут нам вслед руками.
Африка под боком, а нам холодно. Температура упала до 22 градусов. После Индии и Малайзии это почти север, никто не желает больше плавать в бассейне, и боцман посмеивается над нами. А ветер несет из пустыни песчинки, насекомых, саранчу. Они стучат по пластмассовым крышкам на крыльях мостика. Подходим к Суэцкому каналу.