Супермен для феминистки
Шрифт:
– В потолок. Ей сегодня делают омолаживающие процедуры. Она хочет выглядеть на четырнадцать лет, – съязвила Татьяна, – но по количеству ума в ее светлой голове можно дать все двенадцать.
– Ты ей завидуешь, – не унималась Эллочка, – ей делает массаж сам Криворучко!
– Странная фамилия для специалиста по массажу, – заметила Василиса и села за свой стол.
Делать ничего не хотелось. Мысль о том, что она, возможно, чуть не убила Федора, не давала ей покоя. Хотелось только одного – дождаться его возвращения и убедиться, что с ним все в порядке. Хотя, она прекрасно понимала, что, возвратившись, он ее немедленно уволит.
Полдня она вздрагивала на каждый скрип двери, пока та наконец открылась. Но вместо Федора вошел Боб Кутейкин
– Я пришел за платой, – нагло заявил он и поставил на стол бутылку шампанского. Василиса не стала бы с ним сегодня связываться, но девчонки весело встрепенулись и достали свои чайные чашки. – Она, – Кутейкин указал на Василису, расправляясь с пробкой, – обещала меня поцеловать!
– На брудершафт! На брудершафт! – заверещали сотрудницы бухгалтерии, подставляя чашки под пенное содержимое.
– На брудершафт, – согласилась расстроенная Василиса.
Все равно уволят, или она не доживет до восьмидесяти лет. Раз обещала, она выполнит. Так пусть это произойдет при свидетелях, чтобы со стороны Кутейкина больше не было никаких домогательств. Она подставила свой локоток, Кутейкин тут же воспользовался предложением и, лихо опрокинув в себя пузырящийся напиток, впился в Василису долгим поцелуем. Только в жизни и в плохих романах бывает так, что именно в этот момент заходит муж. Вместо мужа на пороге возник Федор. Он, замер, увидев целующихся, покраснел и побледнел одновременно.
– За молодоженов! – закричала подвыпившая Татьяна, обращаясь к Федору, сама не понимая, о ком она говорит.
Федор прошел, взял услужливо подставленную Эллочкой кружку и выпил, морщась. После чего повернулся и вышел.
– Уволит, – вздохнула Василиса, отпихивая от себя Кутейкина, – теперь точно уволит.
– Я возьму тебя к себе, – обрадовался Кутейкин.
– Куда? В отдел?
– В семью! – заявил тот, налил себе шампанского и заорал: – За молодоженов!
Федор, которого в течение нескольких часов снова поставили на ноги, поднимался ими на свой начальственный этаж. «Вертихвостка, – думал он о Василисе, – замужем за одним, подает надежду другому, а целуется с третьим! Разумеется, с Кутейкиным у нее пустое сексуальное заигрывание, но какова девица! Под внешней чарующей оболочкой таится настоящая стерва. Нельзя доверять женщинам. Никак нельзя. Правильно мне тетка говорила, нужно жениться на той, что понравилась сразу, с первого взгляда. Чем больше на них глядишь, тем страшнее они становятся». Федор вздрогнул. Перед его взором медленно, но совершенно достоверно, проплыл образ той, что понравилась ему с первого взгляда. И это была Василиса. Почему-то сейчас, на лестничном пролете третьего этажа, он понял, что влюбился в эту обольстительную стерву, пакостившую ему на каждом шагу. Он отмахнул навязчивое привидение и пошел дальше. Нужно позвонить зубопротезисту и сказать, что он опоздает на прием.
– Это что она делает? – спросил шеф, отпрянув от окна.
– А кто ее знает, эту Василису? – Мотя прищурился сильнее. – Точно, целуется с каким-то придурком. А на меня напал тот, что стоит в дверях и офигевает от увиденного. Кричал, что он ее муж, и нес другую туфту в этом роде. Дал мне по животу больно. Я ему тоже дал, – Мотя радостно показал шефу на Федора, – гляди, какой синячище! Теперь вряд ли станет нарываться. Теперь он этого придурка станет бить.
– Что она хочет? Стравить своих же? Или они конкуренты? А в каком плане?
– Это тебе решать, в каком. Мое дело маленькое.
– Дело наше, общее. И оно большое. Стоит больших денег, Мотя. Сегодня будем трясти Василия, что-то он темнит насчет товара. Аванс получил, а товара все нет. Сегодня, Мотя, пусть Василиса, или как ее там, Эллис, сама разбирается со своими мужиками.
Они отошли от окна и исчезли за поворотом.
К обеду следующего дня Забелкин поднял монету со дна туалетной емкости, полностью опровергнув устоявшийся в мире постулат о том, что деньги не пахнут. Мыть монету было категорически нельзя. Внутри находилось то, что от воды могло пострадать. Оно могло пострадать и от содержимого забелкинского кишечника, но он свято верил в то, что судьба-злодейка обойдет его стороной. Поковырявшись пару минут с дурно пахнущим денежным знаком, Забелкин раскрыл монету. Судьба-злодейка не обошла стороной. Она явилась прямо сюда. Монета оказалась пуста. Забелкин засучил рукава и принялся тщательно проверять содержимое горшка. Если монета пуста, значит, оно выпало в горшок. Товар попал в его испражнения. Он про…л товар! Такого ему не простят, им этого не объяснить!
– Сынок, ты что так долго возишься? – У двери в туалет прыгала Забелкина-старшая. – У тебя геморрой? Ты показывался проктологу? Брызни освежителем, на кухне уже дышать нечем.
Забелкин не отвечал. Ему было некогда. Требовалось исследовать каждый грамм, каждую каплю. Товар был чрезвычайно мал.
В глухом переулке, в подворотне старого дома встретились трое. Они молча приблизились друг к другу на расстояние в три метра и остановились, тяжело дыша.
– Принес? – Голос шефа звучал глухо и недоверчиво.
– Принес, – проблеял Забелкин, который умел врать только Василисе.
– Давай, – сказал шеф и сделал угрожающий шаг вперед.
Забелкин не выдержал и признался, что товара у него нет. Он закрыл глаза и приготовился умереть от пули-дуры. Но бандиты не собирались стрелять. Им был нужен товар.
– Я верну деньги! – пообещал Забелкин.
– Засунь их себе в зад! – Мотя сплюнул на асфальт и пошел на Забелкина.
– Они там уже были, – сознался Забелкин и рассказал чистую правду о том, как потерял товар.
Матвея Подберезкина так еще никто не накалывал. Рецидивиста по кличке Шеф тем более. Их месть была адекватной рассказу горе-химика.
– Раздевайся! – приказал шеф.
– За-за-чем? – заикнулся Забелкин.
– Увидишь, – пообещал ему Мотя и помог освободиться от куртки…
Через пять минут удивленные жители старого дома увидели в своем дворе совершенно голого мужчину, своровавшего их дверные коврики. Но никто не решился вызвать милицейскую и «Скорую помощь» понимая, что ни органы безопасности, ни медработники не смогут помочь убегающему хромому бедолаге, который прикрывался двумя ковриками и кричал, что он спортсмен. Здесь требовались специалисты иного профиля, умеющие кодировать и зашивать.
– До чего допиваются мужики, – волновалась одна пожилая дама, глядя в окно, – теряют не только стыд, но и одежду! Теперь его хозяйство будет чесаться от блошиных укусов – ведь он стащил коврик у Гвоздиковой, на котором всегда спала ее драная кошка.
– Да, да, – поддакивала ей другая, – до чего допиваются. Мы в свое время тоже напивались, но нагишом по городским улицам не бегали. Только по деревенским.
Забелкин чувствовал, что встречавшиеся ему на пути люди догадываются, что он не спортсмен. Слишком быстро они перебегали на другую сторону улицы или обходили его по проезжей части дороги. Конечно, ему было небезразлично, как к нему относятся окружающие, но ничего поделать с этим не мог. Коврики прикрывали лишь нижнюю часть тела, хилая волосатая грудь в сочетании с голыми плечами и ногами смотрелась просто вызывающе на фоне поздней осени. К тому же он хромал, а спортсмены, если и ковыляют, то наверняка только в дорогостоящих реабилитационных клиниках. Ему же нужно дохромать хотя бы до дома. Сволочи! Отобрали даже трусы! Да что там нижнее белье, оставили бы ботинки. В одних носках бежать по мокрому асфальту – сомнительное удовольствие для потомственного интеллигента. Забелкин остановился напротив магазина мужской одежды. Зайти и купить себе что-нибудь в кредит? Вместе с одеждой они отобрали и паспорт! Попробовать обаять продавщицу? Забелкин выпятил волосатую грудь, втянул в себя пивной животик и направился к двери.