Супермодель и фанерный ящик. Шокирующие истории и причудливая экономика современного искусства
Шрифт:
К кому же обратиться, чтобы заключить выгодную сделку в верхнем ценовом сегменте? Многие опытные коллекционеры назовут парижскую аукционную группу Drouot. Франция сто лет была центром западного авангарда; после Второй мировой ее сменил Нью-Йорк. Вспомните 40 работ из коллекции знаменитого актера Алена Делона, выставленных в Drouot в октябре 2007 года. Среди них были картины Пьера Сулажа и Жана-Поля Риопеля. С минимальными описаниями в каталоге и небольшой рекламой 40 работ ушли за 8,7 миллиона евро (12,4 миллиона долларов). Обозреватели сочли, что, если бы коллекция продавалась на дневных лондонских торгах «Кристи» или «Сотби», она получила бы на треть больше. Несколько работ сразу же
В 2012 году имел место юридический прецедент, который потенциально способен изменить правила игры для нью-йоркских аукционистов. Виновником стал небольшой аукционный дом Уильяма Дж. Дженека в Честере. Честер — городок с 4 тысячами жителей в 60 милях (100 километрах) на север от Нью-Йорка. В 2008 году Дженек выставил на продажу лот, который описывался словами «прекрасная русская серебряная шкатулка XIX века, покрытая эмалью, позолоченная изнутри». Авторство шкатулки приписывалось ювелиру Ивану Петровичу Хлебникову.
Участник торгов Альберт Рабизаде делал ставки по телефону. После ставки 400 тысяч долларов лот отошел ему; в каталоге аукционного дома эстимейт шкатулки был указан в размере от 4 до 6 тысяч долларов. Рабизаде получил от Дженека стандартный аукционный счет с указанием лота и суммы. Продавец в нем был указан как «консигнант № 428». Рабизаде не забрал шкатулку и отказался платить по счету.
Дженек подал в суд на Рабизаде за нарушение договора и выиграл. Рабизаде обжаловал решение. В ходе апелляционного процесса адвокат Рабизаде выдвинул один разумный процедурный вопрос. Он сослался на нью-йоркский Закон об обязательствах общего характера, известный как Статут о мошенничестве (корни которого уходят в средневековое англосаксонское право). Закон охватывает договоры, которые, по мнению законодательства, должны заключиться только в письменной форме. В разделе «Товары, проданные на публичных аукционах» он требует, чтобы в письменном договоре указывались имена как покупателя, так и продавца. Дженек не указал имени продавца и отказался его раскрывать.
Апелляционная коллегия встала на сторону Рабизаде и постановила, что раз нет имени, нет и договора. Как заметил в своем решении судья Питер Скилос, не имеет значения, является ли «общепринятым» указывать в качестве продавца аукциониста, а не консигнатора; решение коллегии определяется статутом. Фактического договора, который нарушил бы Рабизаде, не существовало. Далее коллегия заключила, что, может быть, и было бы разумно рассмотреть возможность изменения закона с целью устранить из него требование раскрыть имя продавца, однако это дело законодательных органов, а не суда. Дженек подал апелляцию на том основании, что решение угрожает аукционному бизнесу в Нью-Йорке, а именно так и было. «Кристи» присоединился к апелляции, поддержав Дженека. Мало кто думал, что апелляционный суд пойдет на попятную, но это произошло. Проигнорировав все предыдущие аргументы, суд постановил, что, поскольку аукционный дом действует в качестве агента продавца, имени самого Дженека было достаточно для соблюдения нью-йоркского законодательства.
Нельзя сказать, потребовало бы решение по делу Рабизаде во всех обстоятельствах раскрывать имя продавца, чтобы договор с аукционом считался действительным, или нет. Это означало бы, что, если бы покупатель, сделавший самую большую ставку на аукционе в штате Нью-Йорке, отказался платить и аукционист решил бы принудить его к выполнению договора, он был бы обязан раскрыть имя консигнанта покупателю.
Но еще интереснее вопрос, смог бы покупатель, который приобрел лот на нью-йоркском аукционе в течение срока исковой давности, скажем предшествующего года, заявить о ничтожности сделки на том основании, что в договоре
Заключая договор с аукционным домом, консигнанты настаивают на конфиденциальности по множеству причин — от соображений частной жизни и развода до отмывания денег. Если бы решение по делу Рабизаде осталось в силе, оно могло бы изменить весь аукционный бизнес и заставить коллекционеров продавать в Париже или Гонконге или через дилера, которого закон не обязывает раскрывать личность продавца.
Странную параллельную вселенную, в которой существует верхний сегмент рынка современного искусства, и это чувство, что, входя в аукционный зал, ты попадаешь в зазеркалье, лучше всего иллюстрируют нью-йоркские аукционы современного искусства в ноябре 2012 года. Они начались через две недели и два дня после того, как Восточное побережье США опустошил ураган «Сэнди».
Во вторник состоялись торги «Сотби», которые принесли 375 миллионов долларов за 58 лотов. В среду пришла очередь «Кристи»; эта продажа собрала 425 миллионов за 68 лотов. Всего за четыре с небольшим часа оба дома в среднем заработали по 200 миллионов долларов в час. Среди лотов на торгах «Сотби» была масляная картина Марка Ротко «№ 1 (Королевский красный и синий)» (No. 1 (Royal Red and Blue), 1954), получившая 75,1 миллиона, и мрачное нечеткое «Самоубийство» (Suicide) Энди Уорхола, один из трех вариантов (1962–1964): изображение человека, который спрыгивает с высотного здания. Она принесла 16,1 миллиона. Аукционист Тобиас Майер отметил «глубоко интеллектуальный» характер «Самоубийства», «который напоминает нам о нашей смертности».
«Кристи» представил сложную скульптуру Джеффа Кунса «Тюльпаны» (Tulips, 1995–2004), семь стальных цветов с прозрачным цветным покрытием, один из пяти экземпляров, изготовленных ассистентами. Она была выставлена в зеркальном бассейне у входа в Рокфеллер-центр, где проходил аукцион, и принесла 33,7 миллиона, на тот момент рекордную цену для живущего художника.
После двух аукционов представитель «Кристи» оценил совокупное состояние участников торгов как «ну, скажем, 200 миллиардов долларов». Сумма кажется невероятной, но если подумать, что из 60–70 участников некоторые были нефтяными магнатами и даже главами государств, возможно, что она не так уж невероятна.
Всего в одном переезде через мост и получасе на пароме от здания аукциона в Манхэттене находится Стейтен-Айленд, пятый район Нью-Йорка. Площадь Стейтен-Айленда втрое больше площади Манхэттена, там живет полмиллиона человек, в основном с небольшим доходом, в скромных домах на одну семью. Именно на него пришелся сильнейший удар урагана. Погибло двадцать шесть человек, половина из погибших во всем городе. Сотни домов были разрушены. В день аукциона «Сотби» 40 тысяч человек по-прежнему оставались без электричества и 30 тысяч без жилья. Спасательные команды еще искали тела погибших в развалинах домов.
Но в залах продаж об этом как будто никто не помнил, как и о том, что можно купить на 16 миллионов долларов, кроме картины Энди Уорхола с самоубийцей. Один дилер так объяснил феноменальные цены двух дней: «Люди просто не знают, куда девать деньги».
Льюис Кэрролл бы улыбнулся, стоя по эту сторону зеркала.
«Крик»
Мне казалось, что я должен сделать что-то… я чувствовал, что это будет так легко… оно примет форму в моих руках, как по волшебству. Тогда люди увидят!.. Люди поймут смысл и мощь. Они снимут шляпы, как перед входом в церковь. Эдвард Мунк, художник