Суперобъединение или второе пришествие Христа
Шрифт:
Вскоре на улицах Кедайняя агрессивных солдат не осталось. Остались забытые у церкви трое недобитых православных десантника.
Недобитые, поднявшись, со стонами заковыляли в сторону аэродрома.
За околицей диверсантов-калек встретили битые литовцы. Литовцы стали перекрещивать нас в литовскую, в языческую, в католическую, в неправославную веру.
Крестили нас кулаками и ногами взбодрившиеся литовские милиционеры. Менты перестали прятаться, и мордобитием, бодро наводили порядок.
Литовские милицейские невежды били нас по битым магометанским больным местам. С тех пор я за это и не люблю,
У милиционеров нас отбил трезвый спецназ, который ещё раз нас перекрестил, и я, четырежды крещёный, со сломанными рёбрами попал в госпиталь. Чтобы дополнить число, вместо меня в Ош улетел мой приятель, Сухов Виктор.
Когда я вышел из госпиталя, он прислал московскому хохлу Владимиру Ющенко и мне восторженное письмо, с описанием полуметровых ослиных эталонов, с которыми ослы мужского пола бродят по склонам Ферганского хребта. В Ошских линейных войсках с дисциплиной было проще. Сухов писал, что жизнь там сытая и весёлая. После срочной службы в советской армии он остался там жить навсегда. Но через двадцать лет, в 1990 году Сухов прислал второе письмо, в котором сообщал, что, узбеки и киргизы перекрещивали славян в свою веру иначе, как это делали, мы русские.
– Мы, - сообщал Сухов, - крестили литовцев кулаками, без убийства, здесь не так. Я, как русский человек, едва выбрался из ошской резни, где киргизы резали узбеков и наоборот. Русская нация старше, умнее наций узбеков и киргизов. Если киргизы и узбеки не отрицают убийства на основе национальной розни, значит это молодые нации детства человечества!
Рассказал он о потомках ослов, которые бродили по склонам ошских гор.
– Ослы, - писал в письме Сухов, - убрали в брюхо эталоны, и убежали на хребёт Кичик-Алай. С высоты с испугом наблюдали ослы за ослами человеческого рода.
Во время и после резни сытая и весёлая жизнь в Киргизии закончилась. Сухов живёт в Москве, как он говорит, поближе к власти. Может быть, власть российская сумеет его, русского человека, защитить. Мечтает приятель посетить Литву, вспомнить прошлое, но в Киргизию ехать не желает.
– Узбеков в ошской резне вырезали 804 человека, киргизов 459, мёртвых русских никто не считал, поэтому мне в Киргизии делать нечего,
– так решил мой приятель Виктор Сухов. Старый десантник весной 2005 года, находясь в гостях в городе Ош и Бишкеке, вновь попадёт под азиатские волнения. Об этом расскажу в другой раз.
Мой крестец и гречкин потёмкинский городишко
С хохлом Гречко я встретился ещё раз через год на показных учениях. Встретился и с дядей Васей, когда я, сержант, замкомвзвода, на "показухе" самбо сломал от усердия ключицу собственному, подчинённому мне, курсанту.
Дядя Вася, вспомнив 1942-й год, подбежал ко мне, не обращая внимания на стонущего, пострадавшего от моего показного усердия курсанта-десантника. Маргелов, в генеральской шинели с кровавым подбоем, подскочил недовольный, и заорал мне в ухо, как во вторую мировую: "Сломаная ключица позволяет стрелять!! В крестец надо бить, в три господа бога душу мать!!! Бей в крестец"!!!!
Перепутав своего с супостатом, рубанул генерал в этот самый крестец собственного сержанта. С тех пор, не утихая, у меня болит поясница. Там, где мощной генеральской ладонью, крепким его ребром, ударил по ней этот самый дядя Вася.
На учениях в честь маршала Гречко я, как механик-водитель самоходки СУ-85 (типа "Прощай Родина!"), давил американских солдат в полной униформе с фамилиями и орденами на груди, вдавливая глупую американскую "сучность" в рыхлый жирный чернозём. Вернее в прибалтийский песок, и не самих американских солдат, а их манекены, которые привезли по случаю участия в учениях самого маршала Андрейки. Хохла.
Под наклонной лобовой бронёй, под ногами механика-водителя, под ногами наводчика находился топливный бак ёмкостью 432 литра, я как механик водитель этой самоходки весившей 15 тонн (точнее 14,65625 т.), этим весом я давил вражеские манекены.
В перерывах меж атаками на гречкину потёмкину деревеньку, точнее на панельный многоэтажный городишко, мы читали газету "Правда", откуда узнавали, что поганые американцы тренируют спецназ, стреляя в красные звёзды, которые носят неприкасаемые советские военослужащие.
Мой командир, старший лейтенант Виталий Дмитриевич Варёнов, жил в гнилом, щитовом деревянном ДОСе, доме офицерского состава. Варёнов с тоской смотрел на построенный для разрушения цивильный многоэтажный город. Военные по приказу рушат мирные города снарядами пушек. Стоимость снаряда достигает недельного оклада офицера.
В процессе сокрушения города, пока происходила разборка учений, Варёнов разобрал под шумок, оконную раму из разбитого нами нового многоэтажного панельного дома. Раму я запихал в самоходку. После учений отвёз командира в его гнилой щитовой ДОС, где он проживал с женой и двумя детьми, с несчётными детишками других офицеров. Гречкина потёмкинская рама была кстати, так как старая, офицерская, настоящая, уже страдала недержанием стекла.
После разбора учений, лично от маршала Гречко Андрея Антоновича, одиножды Героя Советского Союза и единожды Героя СССР, я, как и многие участники, от Министра обороны получил благодарность за отлично проведённые стрельбы. Задержавшись по вине маршала, прибыл в казарму поздно вечером.
За опоздание на перекличку попал на гауптвахту. Комбат капитан Петрушенко не терпел разгильдяйства и посадил меня на трое суток.
Вместо того, чтобы быть заместителем начальника караула, где нёс караульную службу подчинённый мне взвод, я попал под надзор подчинённых.
"Гауптическя " вахта
В караульном помещении, куда, злого от такой несправедливости, привели под конвоем два автоматчика, я заявил выводному Шальневу и своему заместителю сержанту Шлыкову, что если при оформлении меня на гауптвахту они нарушат устав, то, когда выйду с "губы", сгною их нарядами вне очереди.
Языческое заявление арестованного командира внесло некоторую растерянность в христианскую жизнь караула. Часовому Галкину, которого уже вербанули особисты, через глазок из камеры я вещал, что не он смотрит за мной, а я за ним смотрю, чтобы он не сел на табуретку в коридоре, что часовому строго воспрещалось.