Супостат

Любенко Иван Иванович

Получив целковый, довольный возница зацокал языком, и послушная рыжая спутница, все так же шлепая подковой, неспешно потрусила обратно.

На ржавом карнизе сидели замерзшие голуби. Сонным взглядом они проводили и отъезжавшую пролетку, и немолодую пару, входившую в дом.

С гулким стуком затворилась тяжелая дверь. Птицы заворковали пугливо, но вскоре притихли, легкомысленно надеясь, что до утра их уже никто не потревожит.

6

Странная надпись

На следующий день Клим Пантелеевич отправился в ателье «Мадам Дюклэ». Войдя внутрь, он вновь обратил внимание, что из дальней примерочной комнаты вышла парочка — дама лет тридцати и мужчина, по виду

богатый купец. Судя по тому, что незнакомка прятала глаза, а на щеках у нее проступал стыдливый румянец, можно было сделать вывод, что на дне ее сознания еще теплились угольки совести. Прелюбодейство в этих стенах, судя по всему, поощрялось. И томный взгляд приемщицы, и неожиданное появление хозяйки заведения с образцами тканей, и ее сожаления по поводу того, что сегодняшний вечер она «вынуждена опять коротать с Мопассаном», — все говорило о том, что в салоне над всеми властвовал Асмодей — демон сладострастия. Дабы сохранить инкогнито и не выдать супругу, для заполнения формуляра заказчика статский советник представился своим литературным псевдонимом — Побединцев.

Оставив госпоже Вяземской надежду на легкий флирт, Ардашев прошел в примерочную, которая находилась через стенку с той, откуда только что выпорхнула парочка. И сразу же он угодил в руки закройщика Арона Яковлевича. Вежливо и в то же время с полным безразличием он снимал мерки клеенчатым аршином и заносил их в тетрадку. В его бормотании едва различались слова: «милости-с-дарь», «длина рукава», «пожалуйста, развернитесь», «сию минуту-с», «полуокружность груди», «се бьен» [8] «ширина спинки», «высота полочки», «се шарман» [9] , «пройма», «будет как влитой»…

8

«Это хорошо» — фр. (прим. авт.).

9

«Это прекрасно» — фр. (прим. авт.).

Когда томительные минуты топтания и поворотов на месте закончились, портной попросил заглянуть к нему через три дня. Условившись об удобном для клиента времени, он тут же исчез.

Стараясь не попасться на глаза навязчивой хозяйке, статский советник покинул ателье. Он нанял таксомотор и отправился на Болотную, надеясь составить собственное представление о свершившемся там злодеянии. Привычка осматривать место происшествия появилась у Клима Пантелеевича давно, еще в 1907 году, когда он впервые взялся за расследование убийства ставропольского негоцианта Соломона Жиха. «А интересно, сколько всего я раскрыл преступлений? — невольно задумался статский советник. — Как-никак восемь лет минуло с тех пор, как ко мне заявился Соломон Моисеевич и попросил найти его будущего убийцу… Сразу и не сосчитать. Тем более что попутно приходилось выводить на чистую воду злодеев, не связанных напрямую с основным преступлением. Чего только не случилось за это время! И путешествие по Средиземноморью на «Королеве Ольге», и череда «карточных» смертей на водах, и мои приключения в Ялте, и смертоубийство Тер-Погосяна, и коварный Азраил… Но труднее всего далась тайна персидского обоза. Вот уж где пришлось повозиться! Шутка ли, разгадать ребус восьмидесятилетней давности, не поддавшийся даже следователю III отделения — знаменитому Самоварову! А chantage настоятельницы Иоанно-Мариинского монастыря? «Ограбление» директора Азово-Донского Российского Торгово-Промышленного банка? Поиск городского отравителя? А роковая шахматная партия владельца доходных домов Ерофея Феофиловича Вахрушева? Пропажа драгоценностей графини Ростоцкой-Штауфенбах в Кавказском

скором поезде? И это далеко не полный список всех моих разоблачений. Разве все упомнишь!»

На перекрестках злорадно выл ветер, спешили куда-то прохожие, и с треньканьем, предупреждая зевак, проносились желтые и красные трамваи. Их яркие цвета были особенно приятны зимой. Стемнело, и город зажег фонари. «Петербург, Петроград», — подумал Ардашев. Что за глупость! Город переименовали не спросясь, точно сорвали офицерские погоны. Он вспомнил, как на службе барон Нольде — директор юридической секции МИДа — поведал байку о том, что министр путей сообщения Рухлов, будучи на приеме у Государя, сказал как-то самодержцу, что, переименовав Петербург, он, мол, поправил самого Петра Великого. Но Николай Александрович не растерялся. Посмотрев внимательно на министра, ответил: «Царь Петр требовал от своих генералов рапортов о викториях, а я был бы рад и вестям о победах. Русский звук сердцу милее». Может, и так, только Петербург за два с лишним столетия стал вполне русским звуком.

Автомобиль тем временем уже бежал по Болотной улице и напротив серого здания под нумером «167» остановился. Шофер заглушил мотор и остался ждать.

Клим Пантелеевич вышел из машины, достал коробочку леденцов, выбрал прозрачную, как слюда, конфетку и, выбрасывая вперед трость, зашагал к воротам доходного дома. Из-за угла послышался скрежет снежной лопаты и показался дворник. Рассматривая богатого незнакомца, он спросил:

— Чем помочь, барин?

— А скажите, любезный, не вы ли, случаем, Архип Шлыков?

— Я и есть, — ответил мужик и недоверчиво покосился на незнакомца.

— Вот как! — обрадовался Ардашев. — Я хочу отыскать того злодея, который изувечил Анну Извозову, но для этого мне понадобится ваша помощь. — Он вынул портмоне, протянул целковый и сказал: — Возьмите, это вам за труды.

— Нет-нет, — замотал головой Архип, — как можно за благое дело деньги брать. Чай не нищий. Я и так вам все поведаю.

— Берите, голубчик, берите, — настоял Ардашев. — Выпьете за помин души ее матери.

— А вот от такого предложения не откажусь, — вымолвил тот и сунул рубль в варежку. Дворник перекрестился и провещал, точно на отпевании: — Упокой, Господи, рабу твою Полину.

Оказалось, что Шлыков обладал поистине феноменальной памятью. Он воспроизвел Ардашеву по минутам весь вечер, предшествующий той трагической минуте, когда в его комнате затрезвонил колокольчик и у ворот он нашел изувеченную девушку. Клим Пантелеевич терпеливо слушал подробный пересказ беседы Архипа с его приятелем Митькой, который служил в доме напротив. Но стоило ему упомянуть имя хозяина — Артема Савельевича Табасова, — как Ардашев принялся расспрашивать о его отношении к модистке. Дворник мялся, недоговаривал чего-то, а потом махнул рукой и выпалил как на духу:

— Да вязался он к ней, чего уж там. Девка-то — загляденье была. Но как узнал, что она со студентом амурничает, так и отстал.

— С кем?

— Да вон, — он махнул рукой на окно с открытой форточкой, — постоялец из четвертой квартеры. Голодранец голодранцем, а корчит из себя целое Высокородие! — сказал и осекся, понимая, что хватил через край.

— Бывает, — дипломатично проговорил Клим Пантелеевич и, глядя на стену, осведомился: — А что это там за надпись белеет?

— Где? — не понял Архип.

— Да вон же, в проеме. — Статский советник указал тростью.

— Не знаю, — пожал плечами тот.

Подойдя ближе, Ардашев прочитал выведенные мелом три слова: «Морок изведет порок». Слова были написаны печатными буквами.

Повернувшись к изумленному дворнику, он спросил:

— И давно это здесь?

Шлыков почесал за ухом и признался:

— Сказать затруднительно.

— А что, если с того самого времени, когда случилось нападение на Анну?

— Очень даже может быть. Сугроб высокий уже с неделю. Я думал, придет время — растает.