Суть острова
Шрифт:
– С-с-с… Извини, я не на тебя вспылил, честное слово! Я – на себя. Ты – иди, а я чуть позже, кабинет я сам закрою.
Мелисса ушла, а я стал собираться. Думал с пола стереть… свои следы… – Мелисса уже озаботилась, и когда успела? Тогда пора и мне. Я вынул из сейфа револьвер и сунул сначала за пояс, а потом передумал и просто в карман пальто, потому что кобура под мышкой была занята, как всегда, моим любимым «антикварным» парабеллумом. С недавних пор я предпочитаю два ствола на себе носить, чтобы в случае чего – по полной программе подискутировать с кем бы то ни было…
Придя домой, я даже ужинать не стал: сделал обязательный обзвон – матушке, отцу, Жану и Элли, детишкам – обоим отдельно, потому что у них теперь у каждого трубка… нынче-то
Что первое делает холостяк утром, только что проснувшись? Нет, а после туалета, я имею в виду? Именно: споласкивает руки и лицо и пьет кофе. Если он, конечно, правильный холостяк. И только потом уже – делает зарядку, принимает душ, чистит зубы, бреется, шевелит мыщцой перед поясным зеркалом… Витает нечто праздничное в понимании, что после всех вышеупомянутых ритуалов нет нужды переходить к следующим: к глажке, одеванию, причесыванию. Я как был в трусах и тапочках взялся за дело: большой аврал по дому. Мусор – да я его килограммов двадцать пять извел в то утро, включая банки из под сока и старые носки, а ведь еще и пыль по углам накопилась, и стоптанные ботинки, и старый утюг… А новый, кстати, все равно пришлось задействовать, льняную рубашку выпрямить по спине и обшлагам. И обязательно воротник… и между пуговицами. Помню, как после армии я еще года полтора не мог избавиться от привычки выутюживать на рубашке поперечную складку между лопатками… Но постепенно разум даже и в рефлексы вернулся. А вот сны армейские… До сих пор регулярно снятся: как же так, – кричу я сам себе в этом кошмаре, – почему я опять здесь? Ведь я уже отбыл полностью, у меня справка о дембеле имеется, почему, ну почему опять меня забирают!?..
Да уж! Подметание – это хорошо, пыль с углов и с мебели – тоже, мусор вынести – святое дело, поступок мужчины, рубашку себе выгладить… – в общем… тоже куда от этого денешься… Но как ни тяни время – от тотального мытья полов не уклониться. Да, да, да и туалет с ванной, не надо хныкать. До полного блеска. Люди придут, глянут – что подумают о хозяине дома? То-то.
– Але?.. Так. Да. Пусть подготовят на подпись мне, а уж совсем приспичит если по времени – Глен подпишет, или его первый зам. Угу, пока.
Человек сам себе главный изводила: какого черта, спрашивается, мне мыть целых три окна? Полов мало? Совокупная поверхность унитаза и ванной показалась недостаточна? Окна – коварная вещь: их сначала начинаешь мыть, а потом соображаешь, что очень много там поверхностей, нуждающихся в мыле, воде, губке и тряпке. При двойном или тройном остеклении каждое окно оборачивается для поборника чистоты четырьмя полновесными стеклянными поверхностями: наружное стекло, внутреннее стекло, наружные части обоих стекол, внутренние части обоих стекол. И все это великолепие умножить на три, ибо, как я уже говорил, в доме у меня три окна. И подоконники.
Ложился спать я – в препоганейшем настроении, проснулся – не в лучшем, но поразительна пластичность человеческой психики: пока я, почти голый, в одних «семейных» трусах, надрывался в недрах собственной квартиры, намывая и протирая, утюжа и подметая, у меня внутри тоже: всю тяжесть с души – словно вымело; ничего на свете мне неинтересно, кроме как отжать тряпку – и по подоконнику, отжать посуше и еще раз протереть, и опять ее в мыльную воду… Полная иллюзия душевного равновесия! Почему иллюзия? Да потому что стоит мне бросить тряпку в мешок с мусором, воду вылить, руки вымыть и брякнуться в кресло – все хреновое немедленно вернется в мое сердце, все воспоминания, угрызения и прочая тоскотня, от слова тоска… Однако, у меня на сегодняшнее грядущее совсем иные планы, и будет очень странно, если я не сумею претворить их в… если я не сумею их исполнить.
Это очень удачно, что никто не теребит меня, не мешает, ни о чем не спрашивает… На работе люди понимающие: если уж понадобилось срочно – они звонят, а я отвечаю, а во всем остальном – отгул, он для того и берется, чтобы предаваться иным заботам, никак не связанным со служебными обязанностями.
Так, постепенно, от окна к окну, от пола на кухне, к полу в комнате, я передвигался с орудиями уборки в руках, пока даже ее величество кухонная плита не оказалась дочиста отдраенной! Все грязное белья – белья у меня не много, я еще раньше заправил в стиральную машину, так что к концу уборки мне оставалось лишь вынуть его из недр чистилища, да расправить, да встряхнуть, да развесить где придется. Но кучно: в основном в ванной, и частично на кухне. Домашних животных, за которыми надобно ухаживать, у меня нет, равно как и растений, налицо изрядная экономия времени и сил. Я даже в семье недолюбливал цветы, если они, конечно, не росли в горшках, под бдительным присмотром… женской половины семьи, с корнями, с землей – цветите, растите. И не приветствовал срезанные, которые пихают в специальные вазы с водой… Нет уж: ваза для цветов – все равно, что детский сад для мертвых детей, на фиг мне такая красота?
Теперь можно и в кабинет, который по совместительству и гостиная, и спальня. Все сияет чистотой, даже лампочка под абажуром в последний момент была уличена и лишилась серенького слоя пыли, но это не значит, что вся уборка закончена… А ноут??? Ноутбук надо открыть и постепенно, файл за файлом, все проверить, нещадно уничтожая все, что не предназначено для чужих глаз, от черновиков писем, до ссылок на посещенные сайты… Корзину очистить, кэш очистить, диск дефрагменитровать. Может, форматнуть для верности? Нет, это лишнее. Просто перезагрузим для верности и выключим вовсе.
И мой добрый верный компьютер Мак, тезка одного моего знакомого писателя, я зову его Мак, потому что он из славного семейства «макинтошей», в отличие от ноутбука, который – плод совсем иной ветки компьютерного древа. Мак, старина… Что же мне с тобой-то делать… Если стереть все к чертовой матери, как я первоначально запланировал, то… жалко будет. Ведь это же годы работы. Никому никогда не нужной работы. Почему это – никому и никогда. А мне. А я не считаюсь. Кроме меня – никому. Но я же не спрашивал особо, не знакомил, не публиковал, не предлагал, не навязывал, в конце концов. Было бы что показать – показывал бы. Ты показывал, твой отец смотрел и хвалил увиденное. Он отец, что он еще может сказать родному сыну. Кроме того, он понимает в живописи еще меньше твоего. Работа, курам на смех, а не работа.
Нет!
Внутренние диалоги – сродни игре в шахматы, когда ты играешь сам с собой: либо это откровенные поддавки, либо мучительное и бессмысленное топтание на месте, обязательно сменяющееся попеременными за каждую сторону поддавками.
Пусть будет как будет. Мак был мне верным товарищем все эти годы, и я его не трону.
Я пошел в прихожую, вынул из пальто револьвер, высвободил из кобуры, висящей на вешалке, артиллерийский парабеллум и вернулся в кабинет, к письменному столу.
Револьвер слева кладу, пистолет справа. Потому что он любимец, потому что я ценю старые, верные мне вещи, потому что он проверен во всяких разных передрягах и ни разу меня не подводил… Это я его подводил, когда дважды вынужден был отдавать его в чужие руки, а он меня – нет. И револьвер классная штуковина, штатовский «Кольт Метрополитен» тридцать восьмого калибра, дырки сверлит будь здоров! Переложу-ка я их наоборот, кольт с правой руки, а парабеллум с левой… Нет, не эстетично. Кольт – он такой кургузый в сравнении с пистолетом, грубый, большеротый, а парабеллум – само совершенство. Кольт любое живое препятствие в клочки разносит, но на близком расстоянии, а с парабеллумом на охоту ходить можно, и калибр – тоже боевой, хотя и поменьше, чем у кольта. Возвращаем на место. Поскольку я правша неравнорукий, на что мне справедливо указали недавно, то окажу последнюю честь своему любимцу. Справа тебе, а слева – тебе.