Суть Времени 2013 № 21 (27 марта 2013)
Шрифт:
Все это сопровождалось массовой (порой беспорядочной) стрельбой, психическими атаками мотопехоты и танков, ударами авиации по любому скоплению людей. Расчет был простой — вызвать растерянность и панику, ощущение, что враг везде вокруг, что обороняться бесполезно.
В ходе французской кампании в целом французы дрались довольно упорно, но были эпизоды, когда французские командиры настолько поддавались панике, что, получив отрывочные сведения о форсировании реки немецкими танками, в растерянности отводили свои войска. Паника действовала и на французских солдат в такой степени, что командиры
Танковая дивизия была основной ударной единицей немецкого блицкрига. Она почти никогда не наступала на обороняющегося противника в лоб: либо в стыки между оборонительными линиями (их находила разведка, в основном, воздушная), либо в обход. Через разрывы и промежутки в обороне наступающие танковые подразделения быстро обходили опорные пункты и узлы сопротивления, блокировали или окружали их. Если по каким-то причинам не срабатывала разведка, танковые подразделения самостоятельно, как свора гончих, «прощупывали» оборону противника, ища любые слабые места. И как только такое место бывало найдено, танковая дивизия мгновенно перестраивалась и устремлялась в прорыв.
Тактика действий была достаточно разнообразной. Использовался великий тактический принцип, открытый еще древнегреческим стратегом Эпаминондом — неравномерное распределение сил по всему фронту. Это делалось, чтобы в случае необходимости войска можно было быстро сосредоточить на направлении главного удара.
Обязательным было комбинированное применение двух — трех родов войск: танков и артиллерии, танков и авиации, танков, авиации и пехоты.
Тактические приемы, использованные еще Ганнибалом против римской армии в сражении при Каннах, получили в блицкриге стратегическое развитие. Сильные фланги при относительно слабом центре позволяли охватывать боевые порядки обороняющейся армии, окружать ее и затем при помощи подошедшей пехоты уничтожать.
Правилом также было выделение резерва, который мог быть направлен на любой участок, где грозил прорыв. В ходе блицкрига резерв стал не только важным средством решения исхода боя, но и тем источником, где можно было черпать людей и технику для продолжения безостановочного наступления.
И, конечно, классикой блицкрига была тактика внезапных молниеносных ударов, глубоких танковых клиньев. С помощью этих и сходных тактических приемов вермахт неизменно одерживал победы в предыдущих кампаниях. Ставка делалась на силу огня и брони, на мощь ударов с воздуха.
Я рассматриваю все эти наиважнейшие подробности для того, чтобы вновь подчеркнуть общий тезис. Когда специалисты, сравнивая потенциалы двух армий, сопоставляют только количество боевой силы и техники, они существенным образом недоговаривают. Спору нет, это важно. Но еще важнее, как задействуются живая сила и техника.
Если вы научились почти одновременно вводить на главных направлениях стратегического удара всю имеющуюся у вас живую силу и технику, а ваш противник вводит ее по частям, то — при равном количестве боевой силы и техники — вы имеете двух-, а то и трехкратное преимущество.
Если ваш организационный и кадровый потенциал — при равном количестве боевой силы и техники — втрое больше, чем у противника, то ваше преимущество становится десятикратным.
А если вдобавок вы задействуете совсем новые принципы, сочетая эту новизну с высоким уровнем организационной готовности личного состава, его профессионализмом, его детальной технической оснащенностью, то ваше преимущество становится многократным.
А если учесть, что ваш противник из оправданных политических соображений боится отмобилизоваться, а ваша мобилизация идет на всю катушку, то…
Словом, когда приходится читать о некоем исходном равенстве сил у нас и у немцев, то тут уместно процитировать Грибоедова: «Я правду о тебе порасскажу такую, / Что хуже всякой лжи…»
Правда о равенстве в живой силе и технике — это правда, которая хуже всякой лжи. Потому что эта правда основана на тупой оценке количества живой силы и техники. А нужны тонкие оценки, в которых будет и качество живой силы и техники, их динамический потенциал, их квалификационные характеристики, и способность армии отмобилизоваться, предопределенная политикой, и временной параметр и многое другое.
С учетом этих тонких оценок придется признать, что немцы обладали реальной возможностью уничтожить нас за шесть месяцев. И что в том, что они нас не уничтожили, есть не закономерность, а великое чудо. Конечно же — рукотворное чудо, связанное с невиданной способностью советской системы к мобилизации, а советского общества — к принесению беспримерных жертв на алтарь победы.
Ни эту жертвенность, ни эту способность к мобилизации, ни эти организационные механизмы немцы не учли. А ведь все это взялось не из воздуха. Оно было наработано мучительным трудом, умом и подвижничеством в период с 1917 по 1941 годы.
Советская Россия училась по-новому работать, по-новому мобилизоваться и организовываться, по-новому любить страну и общенародные завоевания. И все это новое удалось сочетать с традиционным, извечно присущим народу, культуре, социуму.
Став индустриальным, советское общество не потеряло традиционность. И за счет этого обрело неслыханный потенциал. Гитлеровские аналитики не совершили грубых ошибок в оценке потенциала советской армии. Но гитлеровские советологи полностью провалились при анализе потенциала советского общества. А гитлеровские стратеги так и не поняли, что фраза «Народ и армия едины!» не пустые слова. Что речь идет о тончайшем синтезе, наработанном в советскую эпоху и воплощавшем в себе то лучшее, что существовало в эпоху досоветскую.
Являясь частью нового, очень тонкого и нетривиального общества (которое оценщики свели к банальным выжимкам из коммунистического догмата и банальной белогвардейской клевете), советская армия выдержала удары противника, реально обладающего многократным преимуществом. А советское общество включило такой потенциал, который создал и военно-промышленное, и военное чудо.
Отдельный вопрос — о сопоставлении духовных потенциалов двух армий — фашистской и советской.
Сводить духовный потенциал фашистской армии к элементарному немецкому националистическому подъему, помноженному на страх перед гитлеровской карательной машиной, — значит совершить грубейшую ошибку.