Суть времени Сергея Кургиняна
Шрифт:
И после этого мы говорим о модернизации? Мы будем создавать отдельные точки, твердо зная, что мы недофинансировали науку, образование, инженерный комплекс раз в 10–12? О чем мы говорим?.. О каких приобретениях? Для кого?.. Для людей, которые раньше хоть по стране могли ездить, а теперь из Томска в Москву не могут приехать? Для кого?..
Люди это постепенно осознают. Это осознание рождает недовольство. Очень мягкое, вялое, беспомощное, но массовое! Это недовольство носит сугубо социальный характер. Оно связанно с тем, что ясно, что взамен советского X получили меньше, а получат еще меньше, чем было. И теперь становится ясно то, что в принципе
Общественные фонды потребления – это и был социализм. Реальный, живой, грубый и неловкий, но он был. Советское предприятие, о котором много говорили, и которое хаяли, как только могли, оно ведь было не только предприятием. Там были профилактории, санатории, пионерлагеря, какие-нибудь подшефные совхозы, там строилось жилье, там происходила масса всего. Это был очень сложный социальный организм, но мы же его не обсудили. Как только его уничтожали! Этот организм сопротивлялся все 90-е годы. Все 90-е годы красные директора, которые уже встали на путь приватизации, больше всего боялись за социалку. «Социалка, социалка, социалка!» – любой ценой пытались ее сохранить. Как только это исчезло – о чем говорит бюджет? Бюджет ни о чем не говорит.
Вопрос же не в бюджетной сфере, вопрос во всей этой гигантской производственной сфере, которая охватывала всю страну. В стране был определенный материальный уклад. Конечно же, мне лично ближе не материальный уклад, а нечто другое. Я, например, аскетизм советский очень даже ценил. Я не понимаю, почему этих шмоток должно быть бесконечное количество, и они должны быть в каком-то невероятном количестве видов, разновидностей, почему от барахла все должно ломиться. Ну, есть несколько типов костюмов, ну, есть у тебя три-четыре пальто, ты, надел и пошел. Тебе они не нравятся? Пойди к портному. Да, это будет чуть-чуть подороже, но ведь чуть-чуть.
Мне нравилось то, что на Чернышевской улице, где я жил, было четыре кинотеатра, и в каждом из них шли какие-то фильмы, между прочим, иногда далеко не плохие. Да, там было меньше кафе, но никогда не понимал, почему все надо превратить в место, где все непрерывно жуют? Жуют и покупают, жуют и покупают? Почему это все?.. Как можно настолько, так сказать, «очечевитить»?! Мне это не нравится! Я не хочу навязывать эти взгляды остальным согражданам. Сограждане же отреагировали на потерю «чечевицы».
Но поскольку перед этим сограждане отказались от первородства, то человек, который отказался от первородства, сломан! А сломанный человек бороться за свое материальное благополучие не может, как и ни за что другое. Он сломан и потому обездвижен. Отсюда гигантский паралич социального действия. Александр Николаевич Яковлев, который говорил о сломанном хребте, знал толк в метафорах. Он выбрал метафору точную. Существо с переломанным хребтом не может рукой, сжатой в кулак, отразить атаку на него. Оно еле шевелится, а, может быть, не шевелится вообще. Может быть, оно только мычит: «Мммммээээ, ммээ, мэ!». Оно и говорит, то существо: «Не хочу!»
Но ведь этого недостаточно для того, чтобы сделать необратимое обратимым. Эту мистерию каждый из вас может лицезреть два раза в день – утром и вечером, когда он выдавливает из тюбика зубную пасту. Ее выдавить очень легко, но назад она не всасывается.
Но главное-то заключается не в этом, а в том, что до тех пор пока мы не обсудим проблему с первородством, все, что мы делаем в том, что касается чечевицы, все эти негодования по поводу того, как [она] уменьшается, не стоят и ломаного гроша.
С одной стороны, это живая страшная трагедия огромного большинства наших сограждан. Это социальный нагнетаемый ад, в который их опускают.
С другой стороны, сограждане же должны признать каким-то образом, что они в этом участвовали, что весь этот переход осуществлялся в условиях максимальной для России демократии, максимального реального волеизъявления. Да, оно было невелико. Да, большинство проголосовало за Советский Союз, а Советский Союз разрушили. Но ведь возможности выйти и протестовать против этого разрушения были! И никто бы сразу в черные воронки не посадил. Или нет? Или это не так?
Давайте-ка это все-таки обсудим подробнее – вот этот главный вопрос о первородстве, который с какой-то легкостью отдала историческая личность, которую мы все любим: наша страна, наше общество, наш народ. Если мы этот вопрос не обсудим, мы путей выхода не найдем.
Наука побеждать
(Впервые опубликовано в газете «Завтра» 14.12.2011)
Вы соглашаетесь на союз – с Альбац, Немцовым, Сванидзе, Шендеровичем – для того, чтобы их использовать. А они – чтобы использовать вас. При этом всем понятно, что за их спиной стоят американцы. То есть – дьявол. Что это значит в метафизическом смысле? Что ради своей победы вы соглашаетесь на игру с дьяволом. Ну и?..
В либеральной среде уже озвучена позиция, согласно которой митинги – это средство давления на Медведева. Они закончатся, как только Медведев отправит в отставку Путина. Об этом же говорят американцы. Итак, вы согласились на игру с дьяволом, решили конкретную задачу дьявола и посадили себе на голову… Ну, например, Сванидзе в виде министра информации, Федотова и Караганова в виде антисоветской инквизиции и так далее.
Дьявола можно победить, опираясь на правду – свою историю, свой народ. Но как только вы отказываетесь от правды – вы теряете почву под ногами. Почву…
Митинг 10 декабря решено было провести на Болотной. То есть «на болоте». Вот вам и почва… А также все остальное. Лешие, кикиморы, уханье, верещанье… А главное – метафизическая трясина, в которой все должно утонуть.
Однажды, в перестройку, уже удалось затащить народ на политическое болото. Давайте вспомним, как это делалось. И присмотримся к тому, как это осуществляют сейчас.
Начнем с простейшего – с манипуляции количеством митингующих. Создается панорамная съемка, рождается впечатление, что на митинг вышло буквально все прогрессивное человечество. Это подтверждается лживыми цифрами («на Манежной площади собралось более миллиона людей»).