Суть времени. Цикл передач. № 11-20
Шрифт:
Я не случайно зачитал это высказывание президента, потому что оно имеет прямое отношение к нашему обсуждению деятельности.
Давайте разберёмся ещё раз, что же мы сделали, проведя анкетирование. И выяснив, что подавляющее количество людей, занимающихся этим объективным нормальным анализом, вне всяких кампаний сделали свой выбор «корректно и точно» и сказали, что они десталинизации не хотят.
Для того чтобы провести подобного рода анкетирование (а оно, я подчёркиваю, принципиально отличается от того, что представляют собой все очень важные и на самом деле дающие вполне объективную информацию телевизионные голосования, которые, тем не менее, скомпрометировать можно, а такой вот статистический анализ нельзя; он имеет окончательный характер,
Мы осуществили на эту тему большой своевременный разговор в «Открытой студии». Осуществили разговор на «Голосе России» — Юлия Сергеевна Крижанская очень убедительно там выступала. Есть материалы Юлии Сергеевны на «Росбалте», есть большая развернутая статья моя и Юлии Сергеевны в газете «Завтра», где приведены все эти данные. Материалы находятся теперь на очень-очень многих сайтах, ими все оперируют. Так что выстрелы прозвучали и попали в цели.
Итак, в результате оказано воздействие (с чего я и начал), воздействие на процесс — хотя бы в виде прозвучавшей здесь сейчас весьма сдержанной оценки президента Российской Федерации, который, тем не менее, сказал уже нечто из того, что крайне важно для нас всех: что кампанейщины не будет. (А то, что предлагалось Советом при президенте, — это оголтелая кампанейщина. Это оголтелая карательная психиатрия политическая). Кампанейщины не будет, каждый будет высказывать свою точку зрения, все получат доступ к информации. Точки зрения будут формироваться на равных.
Ну, вот они и формируются на равных с тем самым убийственным результатом, который мы сообщили, проведя анкетирование. Результатом, который не может игнорировать никто из тех, кто хочет управлять страной и, тем более, избираться. Эти результаты проигнорировать невозможно.
Что же касается дальнейшего, то, конечно, в послевыборный период можно опять чего-то захотеть. Но, как только это будет возможно, я считаю, что надо инициировать референдум — окончательный референдум по ряду ключевых вопросов, включая данный вопрос. И, поскольку этот референдум должен быть референдумом прямого действия, то после этого уже никакая политическая конъюнктура и никакие внешние воздействия не могут повлиять на результаты подобного референдума. Это нужно будет сделать. Это стратегическая перспектива завтрашнего дня.
Что же касается того, что мы намерены делать сейчас, то мы будем проводить исследования дальше? и я хотел показать, каким именно способом…
Вот эта точка, которая называется «десталинизация», — это очень важная точка. Поэтому каждый раз, когда надо проводить исследование, — надо уходить в другую область и опять возвращаться к этой точке, потом уходить в какую-то область и возвращаться к ней. И вот так всё время… Я не говорю — во всех исследованиях, но в значительном комплексе исследований вот какую-то такую фигуру, взаимнопересекающуюся, выстраивать.
Почему? Потому что я лично как политолог, который занимается политологией всё-таки более 20-ти лет, мягко говоря (на самом деле, более 30-ти)… Я как человек, занимающийся тем, чем я занимаюсь, категорически настаиваю на том, что вот эта кампания по десталинизации, декоммунизации является частью большой мировой игры.
Это не конъюнктура, не происки отдельных третьестепенных сил. Ну, я понимаю, конечно, что Парламентская Ассамблея ОБСЕ — это не конечная инстанция в мировом процессе. И затеяли всё это несколько наших бывших союзных республик, испытывающих к нам особо страстную нелюбовь. Всё понятно. Но кампания эта совершенно иного масштаба. Это одна из крупнейших мировых кампаний. Если хотите, то это ось идущей мировой игры.
Постараюсь объяснить, почему. Коротко.
Для России, для русского сознания признание собственных недостатков, вот эта критика, какое-то внутреннее раскаяние в какой-то неправоте, острое осознание неправоты — это, если хотите, ещё и часть духовно-религиозной традиции. Покаяние — это огромный позитивный соблазн для русской души. Это принцип самоумаления, после которого должен начаться колоссальный подъём.
И очень легко профессиональным холодным людям, принадлежащим к другим культурам, просчитать этот момент, понять структуру этого соблазна и попасть в него, задеть его своими интеллектуальными провокационными инструментами с тем, чтобы превратить этот позитивный соблазн в негативный соблазн самооплёвывания. Превратить вот это самоумаление во имя подъёма — в самооплёвывание и самоликвидацию.
Там настолько всё трагически рядом находится — вот эта возможность самоумаления и возвышения, невозможность самоумаления без возвышения, — что достаточно сдвинуть это на несколько миллиметров духовных, и всё превратится в свою противоположность. Там, как в русской душе всегда, всё очень рядом, очень полярно.
Сделано было именно это.
Шквальная шоковая кампания, именовавшаяся «перестройкой» и не имеющая ничего общего с модернизацией, развитием как таковым, преобразованием нашей жизни, с какой бы то ни было революцией и т. д., и т. п., — вот эта шквальная подлая кампания, она как раз и апеллировала к очень большому позитивному духовному соблазну русской культуры и превращала его в этот негатив. Она сдвигала его таким способом, чтобы началась самоликвидация, которая уже никакого возвышения в себе содержать не будет.
Это было сделано. И миром воспринято, как подписание моральной капитуляции. Осудив себя таким способом, осудив таким способом собственный проект, собственную идею, во имя которой были принесены огромные жертвы… И тут жертвами являются все. Жертвы коллективизации — это тоже жертвы на алтарь великого проекта. Белые, погибшие в гражданской войне, — это жертвы на алтарь великого проекта. Мой дед, пострадавший в 37-м году, — это жертва на алтарь великого проекта. Великого проекта, имеющего своим апофеозом победу во Второй мировой войне — уничтожение фашизма. Так распорядилась мировая история. Это место она отвела России. Так она расставила фигуры на великой шахматной доске.
К тому моменту, как было сказано, что этот проект — гадость, пакость… Мне вспоминается здесь всё время фильм Антониони «Блоу ап», где гитаристы бьют гитары о стены, потом куски кидают в зал. В героя попадает один из кусков, он дерётся за него, прижимает его к себе. Выходит на улицу, смотрит — дождь идёт, лужи вокруг, какой-то кусок дерева у него в руках… Он выкинул его и пошёл дальше.
Вот этот вот жест выкидывания того, на что так молились, во что так верили, что так любили, на алтарь чего принесли такие жертвы, пролили такую кровь — вот это отбрасывание, оно и по сути было чудовищной моральной капитуляцией, и воспринято было в мире именно так, потому что в мире к этому очень чутки.
Это в России (особенно, в советской) всё происходит более небрежно. Я говорил уже, что я вообще никогда не разводился, но знаю по знакомым, которые разводились, что всё делалось «на глазок». Когда больше было совести у главы семейства — он, уходя, всё оставлял семье. Когда меньше — ну, как-то ещё делили… А на Западе это всё происходит не так. Поэтому там супруге или супругу, сказавшим: «Извини, я хочу покаяться…» — говорят: «Так, так, так… А можно под диктофон? Ага! Ваши сведения будут приобщены к делу! Брачный контракт будет расторгнут не так, как Вам надо, а так, как мне надо.» То есть там (и это принцип модерна) за слово отвечают. Покаялся — плати.