Суть времени. Цикл передач. № 31-41
Шрифт:
Мангейм говорил: «Утопия и технология». Проект — это вот это. И это должно быть при этом масштабным.
Примерное теоретическое содержание проекта таково. Если мы говорим: России нужен Четвёртый проект — не Контрмодерн (то есть феодализм), не Модерн (то есть капитализм) и не Постмодерн (то есть маразм, с помощью которого какая-то часть мира будет грабить остальную часть мира, сохраняя для себя иллюзорное капиталистическое бытие и отказываясь от истории как таковой вообще)… Если мы хотим чего-то другого — четвёртого — и называем это Сверхмодерном, то это проект. Мы это другое, новое, хотим в действительность вдавить, как матрицу. И только с помощью такого вдавливания в гибнущую
Но все наши рассуждения о проекте в таком виде недостаточны, если нет практики, если это нельзя пощупать.
Самый ясный, очевидный из всех проектов, которые непрерывно рассматривают тогда, когда речь идёт о проектировании, — это, как ни странно кому-то покажется, сионистский проект. Вопрос тут не в том, нравится он кому-то или не нравится. Я совершенно не собираюсь это обсуждать. Вопрос в технологии. Собрались люди и заявили, что они построят на какой-то территории, которая когда-то, тысячи лет назад, недолгое время была их территорией, абсолютно новое государство. И всех соберут туда — представителей народа, уже даже непонятно, готового ли к подобной идентификации и желающего ли там собраться. И сказали: «Да будет так».
Они изобрели новый язык — иврит называется. И заставили всех отказаться от старого языка, идиша, и взять новый язык. Они создали новый человеческий типаж. Они построили точки роста. Они собрали население. Они выдвинули мощную идеологию. И они вдавили в ближневосточный песок новую матрицу — и она задышала. Она дышит.
Снова подчёркиваю: нравится кому-то или не нравится этот эксперимент — этот эксперимент есть. Его можно пощупать, его можно потрогать, его можно рассмотреть. Если кто-то где-то когда-то осуществил хоть один проект, значит, проекты можно осуществлять. Это разница между умозрением и практикой.
Но, конечно же, сионистский проект — лишь микропроект, который можно рассматривать для того чтобы точнее понять, как говорят в таких случаях, архитектонику и технологию: что именно придётся делать, если действовать проектным путём.
Есть, конечно же, гораздо более крупный проект, и когда сионисты осуществляли свой проект на Ближнем Востоке, они апеллировали к этому проекту — они строили сионизм, как еврейский Модерн, классический еврейский Модерн. Они считали, что они построят классическое, на тот период не знавшее альтернатив, национальное государство. Они его построят на новой земле, с новыми людьми, с новым языком, но это будет классическое национальное государство.
И сионизм сейчас загибается потому, что загибается Модерн.
Поэтому когда мы рассматриваем вопрос о проектах, которые осуществлялись, то, конечно же, нам надо сосредоточиться на Модерне просто для того, чтобы понять, чем же примерно мы собираемся заниматься, когда мы говорим о Четвёртом проекте. Ведь хоть он и четвёртый, но он же проект. В противном случае, вообще непонятно, о чём мы говорим, зачем мы называем это слово. Для меня, например, это слово имеет решающее значение.
Что лежит в основе проекта «Модерн»? Некая картина мира. В этом смысле не французские просветители являются отцами-основателями Модерна. Отцом-основателем Модерна является сэр Исаак Ньютон. Потому что есть ньютоновская картина мира. И надо вернуться в ту эпоху, перевоплотиться в людей того времени и понять, насколько фантастично для них было всё, связанное с этой новой картиной мира: этот закон гравитации, эта классическая механика, эти
Это вообще картина Вселенной как великих часов, которые завёл какой-то часовщик, и они ходят, тикают и тикают безостановочно, чётко, повторяя каждый день одно и то же коловращение стрелок. Мне иногда кажется, что погодинские «Кремлёвские куранты», эти размышления Ленина о том, что надо починить куранты, конечно, из этой же сферы. Вот это ощущение создателей проектов — а большевистский проект, конечно, это тоже проект: это внедрение в субстанцию жёсткой новой матрицы, соединение и новая жизнь на основе подобного внедрения, это то же «Да будет…» посреди уже отчаявшейся страны. Да будет…
Каждые такие вот создатели проекта, они мыслят себя, как люди, которые чинят и заводят часовой механизм, механизм времени. Здесь есть огромное и неслучайное совпадение с названием нашей программы «Суть времени» и вот этого принципа самого этого времени, которое чинят, заводят, и оно начинает идти, оно становится ритмичным. Оно из какофонии превращается в симфонию, оно из хаотической агонии превращается в чёткий ритм. «Время, вперёд!», «Клячу истории загоним!» — говорит Маяковский.
Вот эта напряжённость: «Время, вперёд!», это волевое движение к тому, чтобы в умирающую жизнь вогнать новую матрицу, соединить её с этой жизнью и начать жизнь новую, — вот это вот очень важно. И тут всё начинается с картины мира.
Сэр Исаак и его последователи создали фантастическую картину мира, которая оставила невероятно глубокий след в разуме и душе людей их поколения и всех их последователей. Конечно, Локк является тоже очень важным для того, чтобы понять, как это всё начиналось. Но ньютоновские открытия, наверное, важнее всего.
Новый великий проект, задающий картину мира, как ни странно, начинается в физике. Не в общественных науках, не в экономике, не в культуре, а в физике. И все столетия после открытий, которая даровала человечеству ньютоновская картина мира, все столетия эта картина мира существовала. Она была абсолютно незыблема.
Мне скажут: «А как же Эйнштейн? А как же Бор? А как же квантовая механика? А как же синергетика? А как же теория систем? А как же Винер? А как же все остальные?»
Отвечаю. Все они шатали картину мира — и никто её не сокрушал. Были шутливые стишки по этому поводу:
Был долго мраком мир окутан. «Да будет свет!» — и вот родился Ньютон. Но сатана недолго ждал реванша — Пришёл Эйнштейн, и стало всё, как раньше.На самом деле Эйнштейн страстно пытался усилить и развить ту же картину мира, всё тот же закон гравитации, превратив его сначала в общую теорию относительности и превратив каждое явление искривления пространства — времени в создание таких волн геометрии разной длины, которые катятся по пространственно-временному континууму, а потом ещё проквантовать это пространство — время. И пусть даже сам он этого не сделал — это делали его ученики, Уилер и другие. Это была сложнейшая работа. Она до сих пор не завершена. Никто ещё не построил в этом смысле общую теорию. Но примерно понятно, какой она должна была быть. И она никоим образом не противоречила бы той картине мира, которую предложили люди, пошедшие за Ньютоном, он сам, они все вместе.