Суть времени. Том 1

Кургинян Сергей Ервандович

поднять его идеологическое знамя,

собрать его сторонников

и дать бой компрадорской, либероидной, псевдокапиталистической элите (рис. 37).

Но всего этого нет и в помине!

Ну, скажите мне, кто это делает? «Проведите, проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека»… На этой есенинской фразе из поэмы «Пугачев» я завершаю свою лекцию.

Выпуск № 8. 22 марта 2011 года

Основные проблемы, стоящие

между нами и начинанием, которое замыслено, мы будем решать медленно. Но мы их решим, одну за другой. Только не надо превращать нас в людей более наивных, чем мы есть, и пытаться трансформировать те задачи, которые мы перед собой ставим, в другие задачи, соседние, которых мы перед собой не ставим.

Между тем это делается. Иногда из самых лучших побуждений, иногда из каких-то других. И я вынужден в прологе поговорить именно об этом.

Я всегда жил так, как будто бы каждое мое слово слышат все. Все 140 миллионов, живущих в России, и 300 миллионов, живущих в СССР, и все прогрессивное человечество, и даже непрогрессивное тоже.

Были люди, которые жили иначе. Они боялись собственной тени, искали КГБ под подушкой и под кроватью, всячески себя закрывали, шифровали, прятались. И в итоге «залетали» по полной программе. Именно потому, что внутри этой игры в прятки, очень часто абсолютно непрофессиональной, есть какая-то гниль, какая-то двусмысленность. В итоге вся эта гниль выплескивалась, скрываемое обнаруживалось, и ничем хорошим это не кончалось.

Если бы я пытался построить закрытую организацию, имеющую закрытые цели, я бы не читал лекции по телевидению, не выкладывал бы их на свой сайт. Я бы действовал иначе. Возможно, в определенных ситуациях и надо действовать иначе. Лично я, в соответствии с моими представлениями о должном, начал бы так действовать, если бы страна была оккупирована, нужно бы было отмечаться в американских или нацистских комендатурах, маршировали бы соответствующие наземные войска и диктовали бы мне, что я должен делать. В этих условиях я, наверное, постарался бы создать подполье или какую-то другую закрытую структуру для борьбы.

Но в воздухе пахнет совершенно другим. И методы нашей работы и наших действий сообразны тому, чем пахнет. Почувствуйте этот запах. Почитайте газеты, посмотрите телевизор. Втяните политический воздух ноздрями, и шибанет тем, о чем я заговорил еще в 2008 году: перестройкой.

«Перестройка-2» — ею насыщен воздух. Она как бы пропитывает каждую молекулу нашего сегодняшнего социального, политического и даже метафизического бытия. Она снова началась. Или, точнее говоря, ее снова начали. И первая задача — задача самая широкая, вполне объединяющая людей, думающих и чувствующих очень по-разному, — дать этой перестройке бой. Дать ей бой по полной программе. Дать ей интеллектуальное и идеологическое сражение, ответить ей такой широкой общественной деятельностью, после которой она спрячется назад в свою нору. Вернется в эту нору и будет ждать следующего удобного момента для того, чтобы из этой норы выйти. Но мы ей его, я надеюсь, не дадим.

Этого недостаточно для того чтобы спасти страну, чтобы отстоять ее историческое будущее, чтобы вывести страну и мир на новые горизонты. Этого мало, но это абсолютно необходимо.

Программу «Суд времени» я и воспринял, как ответ на вызов перестройки-2. Наши противники хотели начать новую перестройку и расправиться в очередной раз с советской историей. Надо было дать им отпор. И мы все вместе смогли дать им отпор, используя уникальное стечение определенных обстоятельств.

Ведь смогли же! Результаты телевизионных голосований, огромное количество писем, направленное зрителями в наш «Экспериментальный творческий центр», что-то, начавшееся уже за рамками этих простых форм деятельности, в глубинах социальной психологии, — всё это говорит о том, что

мы можем победить в объявленной нам войне, новой беспощадной войне. У нас для этого есть масса оснований. Если мы не сумеем ими воспользоваться правильно, то вина ляжет на нас.

Но речь идет не о той деятельности, которую нужно осуществлять в условиях реальной оккупации страны, когда ходят патрули, введен комендантский час, функционирует полицейский режим, завинчены все гайки. Не такая деятельность нужна — явки, шифры, пароли, конспирация, — а совершенно другая, открытая общественная деятельность. Респектабельная, требующая от нас не умения скрываться под кроватями или в подпольях, а умения открыто выходить к обществу и открыто говорить с обществом. Говорить массам правду. И завоевывать умы и сердца этих масс.

В этом задача. Другой задачи нет. Если бы задача была другая, то были бы выбраны формы деятельности, соответствующие решению другой задачи. Но выбраны формы деятельности, соответствующие этой задаче.

Да, я могу долго разбираться с тем, в каком именно регионе и что именно затевают наши сторонники. И понимать при этом, что они могут затевать как созидательные начинания, так и разрушительные. Я долго в этом разбираюсь. Коллектив моих соратников, который должен действовать, не очень приспособлен для того, чтобы решать подобные задачи «вдруг», с низкого старта. Однако то, что я и мои соратники действуем медленно, не значит, что мы не способны отличить правильные, но неловкие действия от действий бессмысленных, ненужных и контрпродуктивных.

Что мы можем и должны сделать? И почему мне кажется, что все это имеет вполне серьезную перспективу?

Мы должны выиграть системную войну, ведущуюся в условиях нарастающей общественной открытости.

Противник не может вести ту войну, которую он хочет вести, в условиях закрытости. Ему нужно развинчивать гайки, открывать политическую систему. И он считает, что он воспользуется этой открытостью. А мы считаем, что мы ею воспользуемся.

Почему мы должны считать, что противник обладает сумасшедшим преимуществом над нами? Во что мы не верим? В свой народ? В нашу собственную убедительность? В то, что за эти годы мы не накопили материала, позволяющего нам с другой мерой ясности и внятности говорить с людьми о волнующих их задачах?

Если мы во все это не верим, то надо уходить в кусты, прятаться там навеки. А если мы в это верим, то нам дан шанс — так же как нашим противникам. Они сильнее, они организованнее, за ними стоят международные фонды поддержки — ну и что? Они к этой территории относятся, как к чужой. А мы существуем на своей земле. И земля наша дает нам поддержку, скажем, 1000:1. Мы что-то любим, во что-то верим, чего-то хотим. У нас есть опыт наших ошибок…

Учитывая все это и сохранив в своих душах любовь (а может, даже укрепив ее), мы вполне способны двигаться к победе. Да, она не гарантирована, гарантированная победа вообще ерунда. Но она возможна. Шансы невелики? Даже малые шансы надо использовать! Только тот, кто использует все шансы, заслуживает название человека. Человек борется до конца. Тот, кто ломается в какой-то момент, уже не человек. Может, человекоподобное существо…

Итак, давайте представим себе некоторые формы деятельности, которые могли бы иметь сокрушительный результат в условиях этой вторичной — тухлой, гнилой, замысленной не ради нашего блага — открытости.

Знаете ли вы, что в распоряжении людей, которые сейчас хотели бы вести подобную интеллектуальную войну, вообще нет социологии? Понимаете ли вы, что ее вообще нет! Что все, что сейчас называется социологическими данными, включая данные вполне известных социологических центров, — это ерунда. Нет ни настоящих сетей, ни способности проводить более или менее глубокофокусные исследования, ни методик, отвечающих подлинным требованиям современности.