Суть времени. Том 4
Шрифт:
Но на Западе-то этот номер не проходит! Тут надо выбирать: являешься ли ты либералом-западником (и тогда ты не можешь быть оголтелым антимарксистом и называть Маркса «создателем экстремистского учения») или ты являешься кем-то другим — представителем специфической здешней идеологической и политической субкультуры, которой на Запад выхода нет.
Вот эта субкультура, молившаяся на Запад, фанатически преданная ему, евшая с рук Запада, готовая обслуживать Запад, заряжена идейно всем тем, что с Западом несовместимо. Запад принимает ее услуги и отвергает ее как политическую субстанцию, а она до сих пор этого не понимает.
Это является
Человек, который на Западе назвал Маркса создателем экстремистского учения (а ничего такого я у Медведева не прочитал, вообще прочитал не об учениИ, а об учениЯХ, без всякой расшифровки, о чем именно идет речь), выпал из западной элиты. Он не может в ней быть. Это первое.
Второй вопрос — это вопрос о демократии. Запад постоянно говорит о демократии, и Запад требует неких демократических норм от тех, кто становится его партнером. Запад очень остро сейчас реагирует на авторитарные тенденции. Что именно Запад понимает под демократией — это отдельный вопрос. Но есть нормы политического языка. Нельзя на современном политическом языке говорить, чего мы допустим, а чего мы не допустим, не расшифровывая, о каком «мы» идет речь.
Допустить что-то или не допустить может только народ. Если народ завтра решит, что он должен вернуться к классическому советскому социализму и 90% народа проголосует за это, то страна вернется — если она демократическая! — к классическому советскому социализму.
В противном случае, страна должна про себя сказать, что она недемократическая. Она должна отменить выборы. Она должна сказать, что есть не воля народа, а есть воля некоего «мы», которое, будучи подвергнуто расшифровке, тождественно господствующему классу, господствующей группе, узкой господствующей группе. Правильно ведь? Коллеги из демократического, западнического лагеря, правильно?
Тогда надо встать на другие позиции — на позиции классового господства. И разговаривать языком классового господства. Если классовое господство — это содержание, то форма — это авторитарное или тоталитарное буржуазное государство, репрессивное, полицейское, которое действительно может стукнуть кулаком и сказать: «Не допустим, и всё тут!»
В противном случае нужно говорить о том, что у нас есть общество. «Мы постараемся общество в чем-то убедить. Мы что-то обществу расскажем и докажем. Мы адресуемся к его разуму и его сердцу. Но если общество решит иначе, то будет так, как это решит общество». И это вторая проблема.
Наши так называемые западники, во-первых, не хотят принять нормы западного менталитета, западных представлений о том, что есть благо, кто есть авторитеты… Они не могут признать, что на Западе Маркс является колоссальным авторитетом. Являлся и до 2008-го года, а сейчас — так это вообще второй ренессанс марксизма. Они не могут это признать. Они не могут признать, что поскольку есть партия, которая уже говорит в Германии о том, что она восстановит не только социализм, но и коммунизм, то эта партия, если она является экстремистской, должна быть запрещена в Германии. Но поскольку она не запрещена в Германии, то она не является экстремистской. Они не могут смириться с тем, что социал-демократы на Западе, очень и очень многие, молятся на Маркса. И это первая, подчеркиваю еще раз, проблема.
И есть вторая: нельзя говорить «мы». Можно говорить «общество». Вот в чем убедим общество, что общество признает, то и будет. И никуда от этого деться нельзя, если ты демократ. Никуда.
И, наконец, есть третья проблема. Она касается самой классовой борьбы. Надо различать классовую борьбу как таковую и формы классовой борьбы.
Классовая борьба может принимать грубейшие, террористические, экстремистские, вандалистские формы. Она может приобретать характер экономической классовой борьбы, организованной экономической классовой борьбы — и в этом случае организациями, которые осуществляют классовую борьбу в данных формах, являются профсоюзы. Приравнивание классовой борьбы к экстремизму означает запрет профсоюзов. Запрет профсоюзов — это действие Гитлера и вообще любого буржуазного государства, выступающего с позиций оголтелого классового господства.
Далее классовая борьба приобретает еще более сложный характер и превращается из экономической борьбы в борьбу политическую. Тогда, кроме профсоюзов, на политическую арену выходят еще партии социалистической направленности, социал-демократической направленности — как крайние, так и умеренные. И все они говорят о классовой борьбе. Просто классовая борьба принимает другие, как принято говорить (не очень люблю это слово), цивилизованные формы.
За счет чего при этом удается избежать на Западе экстремизма, радикализма и всего остального? За счет политики классового компромисса. За счет того, что нет понятия «мы»: «Вот мы сказали — так и будет».
Есть глубочайший классовый компромисс. Богатый класс (капиталисты) идет на огромные уступки рабочему классу. Предлагая рабочему классу компромисс, как меньшее зло по отношению к острому классовому конфликту, протекающему как в формах буржуазной диктатуры, так и в формах гражданской войны, и так далее.
Рабочий класс на это соглашается.
Буржуазное государство классического образца превращается в социальное государство — государство классового компромисса. Государство становится субъектом классового компромисса, умело осуществляя этот компромисс в условиях относительного благополучия рабочего класса. Это государство может становиться стабильным, и тогда острые формы классовой борьбы исчезают.
Есть другая форма избегания классовой борьбы — это превращение классового конфликта в национальный конфликт.
У нас есть много разновидностей капитализма. И такие, и этакие — как с этим раввином, который советовал, как именно сыпать корм курам: квадратом, треугольником, кругом; потом все куры сдохли. Так вот, у нас есть капитализм квадратный, круглый, и такой, и этакий, с одним национальным лицом, с другим, с множеством национальных лиц, с либеральным лицом, с консервативным лицом и так далее. Можно долгое время морочить голову (как вот этому гражданину, который сыпал корм то квадратом, то кругом), что надо выбирать между различными разновидностями этого капитализма, что есть разновидности плохие, а есть хорошие… И так далее.
Это не отменяет того, что Россия находится в невероятно сложной ситуации. И существует три проблемы, которые никто не может снять с повестки дня.
Первая — это проблема с самим капитализмом в мире.
Вторая — это проблема плохих отношений России даже с самым хорошим капитализмом. Например, с тем, который сформировался до октября 1917 года.
И третья — это проблема качества капитализма, сформировавшегося в России за последнее двадцатилетие, то есть того, что это криминальный капитализм, несовместимый с жизнью страны.