Сувенир из Нагуатмы. Триумф Виджл-Воина
Шрифт:
21 февраля, четыре часа утра. Боже мой, с кем поделиться, кому рассказать?! Снова парение, радостный полет высоко над землей… “Дирижабль”, все та же кабина, те же лица, фигуры в белом. Но связь более ясная, прозрачная, что ли, не успеешь и рта открыть — уже вот он ответ: четкий, понятный. “Вы хотите меня спасти?” — “Да, хотим”. — “И это возможно?” — “Вполне”. — “Господи, я вас так ждал… Вы, наверное, инопланетяне?” — “Это не имеет значения… Ну-ка, сынок, наберись мужества, потерпи…” И снова меня трясло и жгло, высасывало из меня больную плоть прямо-таки с корнем. Но теперь я вытерпел бы и не такие адские боли.
…А потом — затишье, как-то сразу, без перехода. Вероятно, я был
21 февраля, 5 часов 45 мин. Попробовал уснуть, куда там! Сегодня, что ли, пятница? Надо залом-нить этот день, хорошенько запомнить. Господи, если я не схожу с ума, если мой мозг не поврежден окончательно, то что все это значит?
22 февраля, суббота, 4 часа утра. Только что закончился Сеанс. Семь летя вырабатываю в себе это качество — бесстрастность и, кажется, чего-то достиг. Жить без страстей — не значит быть холодным и пустым, как базальтовый перст, упершийся в небо. Это тяжелая форма паранойи, не более. Бесстрастие — это когда страсти полностью заменены великодушием и милосердием. Но об этом после. Главное, более-менее точно воспроизвести минувшую сцену, разговор. Мне кажется, это нетрудно: все образно, живо перед глазами, ум, как никогда, ясен, чист.
По порядку, однако. Снова был тот кабинет, надземная клиника, если можно так выразиться. Снова лечение вибрацией, но боли уже не такие острые, не так мощно трясло…
— Прекрасно, прекрасно, — сказал некто, как мне показалось, весело. — Остальное — от твоего устремления, сынок.
— С моим устремлением все в порядке. Я даже уверовал — буду жить.
— Даже не представляешь себе, как долго!
— Неужто, сто лет? — я тоже поддался хорошему настроению.
Говоривший (теперь я хорошо видел его) — высокий мужчина с мягкой темной бородкой, весь лучезарный, светлый — слегка улыбнулся:
— Ну что такое сто лет? Мгновение в сравнении с величием Божьей вечности… Разве тебя устраивает мгновение?
…Как-то незаметно, во всяком случае, я не ощутил, да мне и не хотелось останавливаться на подобных мелочах, мы очутились в другом помещении, более светлом, более уютном, что ли. Ну пусть это будет… хм, кабинет, надо же как-то именовать то неземное помещение с вовсе уж неземной обстановкой. Мы, например, сидели у камина, и в нем пылали дрова; я это хорошо помню, но рядом журчал ручей, и в ручье том, прохладном на вид, насквозь прозрачном, резвились пятнистые форели. Именно форели, ошибки быть не могло, я все-таки ихтиолог. На ивовой ветке рядом дрожали ярко-зеленые с голубым стрекозы. Причем веточка была сама по себе, то есть не из чего росла, без ствола — горизонтальная веточка висела в воздухе, и на ней слюдяными крыльями трепыхали стрекозы. Бабочка билась о невидимую преграду с внешней стороны, и это меня удивляло: зачем стекло, откуда и для чего? Значит, мы не на природе, а в помещении? Но как же быть с ручейком? И еще я думал: я сплю, это чудесный сон или все-таки явь?
За долгую практику — понадобилось несколько лет — я научился сознавать во сне, что я сплю, иными словами, научился и во сне быть сознающим, отвечать за свои поступки, а иногда и направлять их по нужному руслу. Я посмотрел на свои руки: да, вижу их очень хорошо, вот двигаю пальцами, постукиваю по столу… Стало быть, не сон, во сне человек никогда не видит своего тела, он лишь ощущает его и себя ощущает постольку-поскольку, всего лишь как некое присутствие…
Мы вдвоем; напротив в мягком кресле разместился тот самый Лучезарный и светлый, с темной бородкой. Но теперь он был облачен не в белые, а в фиолетовые, свободно ниспадающие одежды… Я взглянул на себя, то есть захотелось узнать, в чем же, собственно, я. Раздет, ведь я перед сном разделся до трусиков, или… Господи, Боже мой! Я тоже был в невесомом слабо-фиолетовом одеянии.
— Где мы? — поинтересовался я.
— У меня в гостях, — ответил хозяин радушно.
— То есть в “дирижабле”?..
— А-а-а, — протянул он и улыбнулся чудесной улыбкой. — Пусть так, пусть “дирижабль”, сынок. Чтобы не смущать твою психику. Все, что ты видишь вокруг, — это моя Пространственная Структура. Построена она силой Мысли. Я здесь отдыхаю от трудов праведных.
— Но она материальна, ваша Структура?
— Иллюзия, — сказал он кратко. — Все в мире иллюзия за исключением Высшего.
— И я — тоже иллюзия?
— Никакого сомнения, сынок. Все на Земле — иллюзия Высшего, его дыхание, его медитация.
— Простите… может быть, и вы иллюзия?
— Ну, разумеется, и я тоже. Все бытие в трех Мирах нашей Вселенной, ты знаешь каких, — сплошная иллюзия.
Он предложил мне чувствовать себя, как дома. На столе появились фрукты в хрустальных вазах: яблоки и груши в капельках росы, большие темно-синие сливы и рубиновые гранаты, разломленные пополам.
— И это — иллюзия? — спросил я, беря яблоко, надкусывая его. — Не укладывается в голове… Такая вкусная иллюзия, давно не пробовал ничего подобного.
— А вот этого ты не вкушал никогда, — он пододвинул бокал.
Я пригубил прозрачную жидкость и онемел от восторга.
— Что это? — Сома, напиток богов.
— Иллюзия?
— Да, конечно… Вот что, молодой человек, я вижу, тебя больше другого интересует тема иллюзии. Что ж, поговорим; слушай внимательно. Когда в великом Ничто рождается… ну, назовем привычно, элементарная частица, то на ее поверхности голографически запечатлевается Причина, ее породившая. Точнее сказать, голограмма Причины элементарного — это и есть оболочка элементарной частицы. Далее, следуя Истине, Я говорю: Материя суть голограмма, запечатлевшая вечную, неизменную Причину действия Бога. Иными словами, Материя есть Память Бога. А поскольку Бог вечен и неизменно пребывает в своей Памяти, то Движение Действия Бога — это и есть развитие Материи… Повтори, сынок, — неожиданно предложил он с легкой улыбкой.
Я повторил сказанное слово в слово.
— Хорошо, — одобрил он. — Продолжим занятие. Тебе, вероятно, известно, что Господь пребывает в каждом атоме, каждой элементарной частице вечно и неизменно, создавая в своей Памяти Миры и жителей в них. Ты, должно быть, знаешь, сынок, что в нашей Вселенной три Мира…
— Да: Огненный, Тонкий и Мир Плотный, физический, — сказал я.
— Истинно так, — кивнул он, — не будем задерживаться на известном. Итак, в своей Памяти Господь создает Миры. А когда Он считывает Информацию из Памяти, во всех трех Мирах является Энергия в виде различных излучений: волновых сил, радиоволн, квантовых и линейных полей. А поля эти несут в себе Информацию, которая и совершает корреляцию различных элементов Материи. Потому и утверждаю: Материя мыслит Богом, знает Богом, действует Богом, движется в Сознании Бога, которое едино и неизменно. Люди же, говоря тяжелым техническим языком, есть генераторы психокоррелятивных квантовых полей и гравитационных интеллектонов, и они лишь подключены к единому Сознанию Бога, каждый по своим возможностям и способностям. Таким образом, сынок, сама Материя в любой ее форме, будучи Памятью Бога, есть и является достоверным источником Знания… Тебе все понятно?