Суворов
Шрифт:
Убранство суворовской горницы являло смесь нарядности со скромностью: на двери были богатые занавеси с подзорами, висели картины в золоченых рамах и иконы в дорогих окладах; но тут же стояли простые некрашеные стулья и такой же стол.
Наступил черед письмам, поданным Прошкою на подносе. Читая донесения управляющих и старост, Суворов время от времени бормотал, как бы отвечая далекому адресату:
— Пиши, Матвеич, кратко, да подробно и ясно, да и без излишних комплиментов… Яснее и своею рукою пиши. Чтобы на почту много денег не тратил! За пронос писем денег не давать, а самим на почте быть! — Он поманил Прошку: — Где от Матвеича табак?
С видом знатока славный генерал взял две щепотки, попеременно зажимая
— От эдакого нюхательного табаку у меня голова болит! Через знатоков купи табак! Глядеть надобно исправно внутрь, а не на обертку. Чтобы не была позолоченная ослиная голова!
Он швырнул прочь пачку, которую Прошка с поспешностью унес, не согнав, однако, ухмылки с плутоватого лица. Своего господина он уже достаточно изучил и гневливости его не страшился. Подошедший канцелярист записывал суворовские приказы.
Старосте села Рождественна:
— В неурожае крестьянину пособлять всем миром заимообразно, без всяких заработок, чиня раскладку на прочие семьи, совестливо при священнике и с поспешностию.
У крестьянина Михаила Иванова одна корова!!! Следовало бы старосту и весь мир оштрафовать за то, что допустили они Михаилу Иванову дожить до одной коровы, но на сей раз впервые и в последние прощается. Купить Иванову другую корову из оброчных моих денег.
Денежных поборов с рождественских крестьян отнюдь не брать, а недоимки, навсегда оставя, виновным простить…
Малолетних ребят, не имеющих 13 лет, никогда вместо их матерей на работу не принимать.
Старосте Ундола:
— Крепко смотреть за нерадивыми о детях отцами и не дозволять младенцев, особенно в оспе, носить по избам, от чего чинится напрасная смерть.
Многодетным выдавать пособие… Кухмистеру Сидору с его супругою производить выдачу провианта обычную, а на детей их до 5 лет половинный провиант; с 5 лет — полный, как взрослым; на новорожденного всегда выдавать рубль.
Управляющему новгородской вотчиной Балку:
— Многие дворовые ребята у меня так подросли, что их женить пора. Девок здесь нет, и купить их гораздо дороже, нежели в вашей стороне. Чего ради прошу вас для них купить четыре девицы, от 14 до 18 лет, и как случится из крестьянок или из дворовых. На это употребите оброчные мои деньги от 150 и хотя до 200 рублей. Лица не очень разбирая, лишь бы были здоровы.
Прошка доложил о приходе крестьян с челобитной. Два бородатых мужика, самых справных на селе, поклонившись до полу, подали генералу бумагу. Община просила отменить распоряжение о покупке на стороне рекрута. Суворов, как правило, своих крестьян в солдаты не сдавал, а приказывал искать охотников на стороне. Половину цены он платил сам, другую же должны были вносить крестьяне. Так как цена за рекрута достигала до 200 рублей ассигнациями, они считали сделку для себя невыгодною и предлагали взамен сдать в рекруты бобыля.
Суворов с твердостию отказал:
— Рекрута ныне купить и впредь тако же всегда покупать. Бобыля же отнюдь в рекруты не сдавать. — Он на мгновение задумался, но тут же добавил: — Не надлежало дозволять бродить ему по сторонам. В сей же мясоед этого бобыля женить и завести ему миром хозяйство! Покончив с делами, он перешел в специальную «птичью горницу». Здесь, в самой большой комнате ундольского дома, было устроено некое подобие зимнего сада. С осени высаживались в кадки сосенки, ели и березки, налавливались синицы, снегири, щеглята и выпускались в эту рощицу. Весною, на святой неделе, сам Суворов возвращал им свободу. «Птичья горница» содержалась в большой чистоте: тут хозяин прогуливался, сиживал и обедал. Семь пополуночи — время обеда. К столу раньше всего полагалась рюмка тминной водки, которую генерал закусывал редькой. В обед — стакан кипрского вина и любимое английское
— Александр Васильевич! Позвольте! — И протягивал за тарелкою руку.
— Я есть хочу, Прошка!
— Не приказано!
— Кто не приказал, Прошка?
— Его превосходительство генерал Суворов.
— Генерала надобно слушаться! Помилуй Бог, надобно! — И Суворов переставал есть.
Зимою после обеда бегал на коньках и катался на санках со специально устроенной ледяной горки перед домом. Соседей посещал не часто, а больше принимал у себя. Любил пообедать в компании и позабавиться, особенно потанцевать, или, как он выражался, «попрыгать». К праздникам готовился загодя, выписывая из Москвы анчоусы, цветную капусту, кагор и другие сладкие вина «для дам». Той же цели служили камера-обскура, ящик рокамбольной игры, канарейный орган, ломберный стол, шашки, домино, гадательные карты. Все это присылал из Москвы Матвеич.
Много заботился Суворов о музыке. В Ундоле он завел хор и оркестр, отсылал в Петербург инструменты для исправления, израсходовав на это однажды разом двести рублей. Певчих обучал состоявший на жалованье знаток итальянской манеры из Преображенского полка. Приобретались различные ноты — симфонии Плейеля, квинтеты, квартеты, серенады Вангали, трио Крамера, новые контрдансы, полонезы, менуэты, церковные концерты. Церковная музыка оставалась у Суворова всю его жизнь самою любимой.
Он устроил подобие драматического театра, сам занимаясь с дворовыми, наставляя их:
— Театральное нужно для упражнения и невинного веселья.
— Васька комиком хорош, а трагиком лучше будет Никита. Только должно ему поучиться выражению, что легко по запятым, точкам, двоеточиям, вопросительным и восклицательным знакам. В рифмах выйдет легко.
— Держаться надобно каданса в стихах, подобно инструментальному такту, без чего ясности и сладости в речах не будет, ни восхищения.
Летом генерал бегал по селу в холщовой куртке, вступал в беседы с крестьянами, пел и читал в церкви и самолично звонил в колокола. Он занимался благоустройством своего поместья, сам размечал колышками линии березовых и липовых аллей, деревья которых сохранились и по сию пору. Следил он за порядком и в других своих вотчинах, пресекая злоупотребления управляющих и старост. Назначенный им оброк был по тем временам невысоким: три рубля ассигнациями с души, причем крестьяне пользовались всеми угодьями: лесами, озерами, реками, лугами, кроме заказных лесов. Он был человеколюбив к бедствующим и неимущим, если не праздность привела их к несчастью. С особым, трогательным вниманием относился он к крестьянским детям.
Жители Ундола долго вспоминали, как их генерал-помещик раздавал ребятишкам конфеты и пряники, требовал от родителей соблюдать во всем заботу о детях:
— Особливо берегите дворовых ребяточек, одевайте их тепло и удобно, давайте им здоровую и довольную пишу и надзирайте их воспитание в благочестии, благонравии в науках…
Во время Отечественной войны 1812 года ундольцы, опасаясь нападения передовых французских отрядов, ушли всем селом в лес. «Мы все вспоминали нашего Суворова, — говорил тогда один из стариков, — он не дожил до француза».